Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

Голые черные ребятишки вились вокруг моих матросов, слетаясь на брошенный кусок морского сухаря стайкой голодных воробьев. Даже 'бранкос' - белые, составляющие здесь род аристократии, живут не богаче, нежели обыватели какого-нибудь русского уездного городка. Их несколько сотен (на тридцать или сорок тысяч негров и мулатов, именуемых 'претос' и 'пардос'), и делятся они на два сорта. Приезжие из метрополии считаются вроде как 'побелее' местных уроженцев. Чиновники и гарнизонные солдаты глядят свысока на 'моргадос' - здешних помещиков, особенно если у сих последних затесался в родословной какой-нибудь разбогатевший на торговле рабами полукровка, 'бранко-де-динхейро', 'белый-по-деньгам', как тут называют это сословие. Те отвечают полной взаимностью босым воякам с нечищеными мушкетами...

Городок Рибейра-Гранде, столица колонии, знавал лучшие времена. Половина зданий лежала в руинах: лет двадцать назад Жак Кассар, знаменитый французский приватир, зашел сюда по пути в Америку и не оставил камня на камне. Не помог и форт Святого Филиппа, возведенный на горе, саженях в пятидесяти выше поселка. Французы легко овладели укреплением. Блестящие действия десанта: есть чему поучиться! Восстановлением разрушенного власти метрополии не занимались. После открытия в Бразилии золота, а позже - алмазных россыпей, все прочие португальские владения стали никому не интересны и перешли в разряд второстепенных. Небольшому народу трудно освоить слишком обширные пространства.

Зато гостеприимство жителей в изумление вводило. Понятно, заморский граф для коррехидора и его супруги, стосковавшихся по столичному обществу - подарок судьбы. Но и матросы наслаждались положением богатых иностранцев. Мало, что богатых - первосортных по цвету кожи. Пылкие мулатки привечали их даже без денег, а уж с деньгами... Пару раз довелось послать прямо-таки спасательные отряды, чтоб разыскать зацелованного до полусмерти искателя приключений. Отдохнув после плавания и осмотревшись, я начал понимать, что мне грозит то же самое: благородные хозяева довольно откровенно сватают мне старшую дочку, прелестного ребенка лет пятнадцати по имени Беатриса. Богатый, титулованный, вдовый - а что 'жениху' за пятьдесят перевалило, наплевать! Болеет - так, наверно, еще лучше: скорей наследство оставит...

Представляю разочарование хозяев, когда выздоравливающий гость предпочел юной Беатрисе де Оливейра все тех же мулаток, а потом и вовсе перебрался с берега к себе на корабль. Однако... Иного выхода не было. Они до меня добрались! Утратив право отговариваться дурным самочувствием от приглашений почтить своим присутствием званый обед то в одном, то в другом белом семействе, я просто сбежал от желающих зазвать меня в гости и тем подтвердить собственную знатность и высокое положение!

А еще через несколько дней 'Святой Савватий' поднял якорь и ушел к необитаемым островам в полусотне миль от Рибейра-Гранде. Столичный городок не имел приличной бухты, а нам требовалось спокойное место: желательно, совсем без волны. Водолазным колоколом очень трудно пользоваться, когда его болтает вместе с судном.

Обретя достаточно телесных сил, чтобы лазать под воду, я делил время меж царством Нептуна и пропущенными по недостатку времени выпусками научных журналов: 'Philosophical Transactions', 'Acta Eruditorum', 'Journal des savants'... Истинное пиршество духа! Сколько же я не отдыхал? Лет десять? Пятнадцать? Изображал собой обозную клячу в походе: копил богатство, боролся за власть... Не хрен ли с ними? Может быть, беспощадно вышвырнув меня из омерзительного общества интриганов и властолюбцев, судьба хотела сказать: 'брось, это не твое'?

Единственное, о чем стоило пожалеть - что в юные годы ремесло живописца мне не далось. Найти хорошего художника и притопить футов на тридцать у заросшего кораллами скального обрыва (живым, естественно, в колоколе). Если сумеет передать своей кистью хотя б десятую часть открывшихся красот - стяжает славу, достойную Леонардо и Рафаэля. А с чем сравнить тихий восторг, когда, окруженный изумительно прозрачной водою, зришь себя парящим над хрустальной бездной? Плавный переход оттенков от изумрудного к сапфировому при удалении от берегов, красочный мир чуждой жизни в ее родной стихии... Ничего не буду рассказывать, ибо слова бессильны. Плывите, господа, ныряйте: сами все увидите!

Замечу только, лучше смотреть через стекло. Можно и без него: как ни странно, соленая морская вода раздражает глаза меньше пресной. Но без стекла искажается перспектива и расплываются контуры предметов. Парусный мастер, оказавшийся заодно неплохим шорником, стачал по моему указанию кожаный намордник: с одной стороны подобие оконца от колокола, другая густо смазана пушечным салом и прилегает к лицу. Ефим Никонов, еще при Петре вымышлявший, для выхода подводных моряков наружу, 'камзол со штанами' из тюленьих шкур и 'бочонок с окошками против глаз' на голову, сначала ругался и плевался, потом оценил замечательную простоту решения. Даже усы сбрил, чтоб самому попробовать.