Жизнь и другие смертельные номера

– Ой, – махнула я рукой, – ничего страшного. Даже у моих двухлетних племянников пенисы больше, чем у Тома. – Это тоже было гиперболой, и я понимала, что вообще как-то странно говорить такую ужасную вещь женщине, которая не знает обо мне ничего, кроме того, что я люблю кофе с цельным молоком. Я всегда держала язык за зубами и старалась думать о людях только хорошее, но произошло что-то странное. Скоро я стану для других только воспоминанием, и по непонятной мне самой причине мне не хотелось, чтобы кто бы то ни было – ни мой брат, ни бывшая начальница, ни эта бариста – вспоминали меня как «кроткую овцу Либби».

Дженет засмеялась.

– Ну и хорошо. Жизнь слишком коротка.

– И то правда, – сказала я и кинула десять центов в коробочку для чаевых.

По пути домой впереди меня оказались две женщины, говорившие по-испански. Насколько я поняла, речь шла о промышленных отходах, но роскошные слова, слетавшие с их губ, вызвали у меня зависть. В школе я учила немецкий, и, хотя за уроки взималась плата как за практический бизнес-курс, я еще не попадала в ситуации, предоставлявшие возможность «пошпрехать» на «дойче». При этом я побывала в трех испаноязычных странах и с каждой поездкой все больше влюблялась в этот язык. Конечно, у меня уже нет времени, чтобы овладеть им, но я уже придумала, как захватить хотя бы щепотку этой латинской магии, прежде чем умру.

Правда, сначала я хотела убедиться, что все это не оказалось неадекватной реакцией с моей стороны. Придя домой, я позвонила в кабинет доктора Сандерса.

– Здравствуйте, это Либби, то есть Элизабет Миллер. Я вчера была на приеме, и доктор Сандерс сказал, что у меня рак. Я звоню, чтобы уточнить, какой именно рак. Я знаю, что лимфома, но не могу вспомнить остальное. Не посмотрите в моей карте?

– Понятно, – сказала секретарша. – Одну секунду. – Я услышала шуршание, потом она попросила подождать еще секунду. Через пару минут трубку взял доктор Сандерс.

– Элизабет…

– Вряд ли это вам понадобится впредь, но все называют меня Либби.

Голос у него был обеспокоенный.

– Либби, понимаю, это большое несчастье…

– Да, безусловно, – ответила я. – А теперь скажите, пожалуйста, еще раз, как называется моя опухоль?

– Подкожная панникулитообразная Т-клеточная лимфома.

– Э-э… вы бы не могли сказать по буквам?

Он сказал. Я поблагодарила и нажала на телефоне кнопку «отбой».

Вторая консультация – с доктором Гуглом – подтвердила, что диагноз у меня – хуже не бывает. Агрессивная форма – как у меня – распространяется быстро и обычно устойчива к химиотерапии. В довершение всего эта форма рака была настолько редкой, что согласиться на лечение означало на самом деле признать себя подопытным кроликом, посмертная слава которого сведется к нескольким строчкам в медицинской литературе.

Спасибо, не надо.

Я сняла рубашку и посмотрела в зеркало. Сколько времени пройдет, пока со мной не случится худшее? Кожа вокруг повязки уже перестала выглядеть как серединка недожаренной свиной вырезки. Я вернулась к компьютеру, еще немного побродила по интернету и в конце концов решила, что прогноз доктора Сандерса был подслащенной пилюлей. Если повезет, я проживу от трех до шести месяцев нормально, от шести до двенадцати месяцев ужасно и наконец по-быстрому сыграю в ящик.

У меня уже была смутная идея, с чего начать, но для вдохновения я сунула в DVD-плеер диск с фильмом Y tu mam'a tambi'en[4] и растянулась на диване. Второй курс в колледже. Я жила в одной комнате с иностранкой по имени Исадора, и она приобщила меня к трагической красоте испанского кино. Большинство моих любимых фильмов – Lucia y el sexo, Los amantes del c'irculo polar, Piedras[5] – были сняты в Испании, но особую слабость я питала к мексиканскому Y tu mam'a tambi'en.

В этом фильме Луиза, тридцати с лишним лет, встречает на свадьбе двух мальчиков-подростков, и они хвастаются, что знают о тайном пляже под названием «Устье Рая» и зовут ее искать его вместе с ними. Узнав, что муж изменил ей, Луиза так и делает. Втроем они танцуют, и пьют, и занимаются сексом. Там еще много всего происходит – прошу прощения, если порчу сюжет, но Луиза остается на пляже и вскоре умирает от рака, о котором так и не сказала мальчикам.

Хотя я смотрела фильм, наверное, уже в девятый раз, сейчас он особенно впечатлил меня, и я рыдала, глядя, как Луиза входит в пенящиеся волны. «Жизнь похожа на прибой, поэтому отдавайся ей, как море», – говорил ее голос за кадром, а я скрючилась в позе зародыша и ревела белугой, хотя не очень понимала, что она имеет в виду.

Теперь я это узнаю. Я поеду в Мексику, пока еще в состоянии.

6