Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости

Мой собственный путь стал отражением этого напряжения и резких колебаний. Поступив в девятый класс, я все еще была скованным, одержимым карьерой аутсайдером, каким я была в младших классах средней школы. Один раз в неделю я помогала выпускать, писать и редактировать сценарии для местного школьного телевидения; я участвовала в пяти внешкольных проектах и даже убедила Уолтера Кронкайта дать мне интервью.

Но все мои действия не позволили мне добиться той популярности, какой я жаждала. Я не смогла добиться того, чтобы рассказы о моих достижениях производили на людей умопомрачительное впечатление. Я все еще была уверена, что должна сделать что-то экстраординарное, чтобы ко мне просто начали нормально относиться. Я не понимала, что вся эта возня делала меня снобом в глазах окружающих. Таким образом, я пришла к мысли о том, что успех не дает мне тех социальных преимуществ, которых я добивалась. Совершив один из характерных для меня кульбитов, я бросилась из крайности навязчивого карьеризма в крайность психоделического мистицизма. С помощью Эми я вошла в круг единственного уцелевшего к восьмидесятым годам психоделического сообщества, сплотившегося вокруг «Благодарного мертвеца».

Мы с Эми с нетерпением ждали первого выступления «Мертвеца», которое мы посетили в 1982 году в Мэдисон-Сквер-Гардене. Музыка Мертвеца стала фоном наших психоделических путешествий, как это было характерно для веселых шутников Кена Кизи и миллионов других. Эти события изменили мою жизнь, как в положительную, так и в отрицательную сторону.

Писать о музыке – это все равно, что танцем описывать архитектуру, а писать о психоделиках и музыке, которая усиливает их действие, – занятие еще более абсурдное. Однако я вскоре поняла, какую архитектуру вызывает в воображении «Благодарный мертвец». Спирали и завитушки; причудливые купола; сложные черепичные узоры, как на наиболее почитаемых марокканских мечетях; фракталы, повторяющиеся рисунки разнообразных цветов, и все это поднимается ввысь, в бездонное звездное пространство. Все это пространство было заполнено звуком; дешевые бусы превращались в бесценные бриллиантовые колье; звук вселял жизнь в предметы – точно так же дети оживляют силой воображения свои игрушки. В такие моменты пропадало ощущение времени; в такие минуты я ощущала себя в раскаленном добела центре психоделического опыта, где чувства выражаются не словами, а какими-то сверхъестественными чувствами.

Ритм и риффы сплетали причудливые узоры из темных провалов в ночном небе. Это было проникновение в утопию, где все были родными, где не было одиноких и покинутых. Это было устремление к высочайшему, к божественному. Если тебя отвергали или не понимали, то ты мог обозвать все это невнятным наркотическим бормотанием; но если тебя принимали, то это действо возвращало тебя домой, к твоему народу.

Я воспринимала эти психоделические путешествия всем своим нутром, а не разумом. Если ты видишь, насколько глубоко могут наркотики изменить твой взгляд на вещи, то становится почти невозможным понять, что взгляды других людей могут не быть такими же разнообразными. Именно таким путем, наверное, наркотики помогают испытать истинное сопереживание, истинную эмпатию. С помощью психоделиков я научилась по-новому смотреть на мир.

Благодаря тому, что галлюциногены так очевидно искажали мой взгляд на мир, я вскоре поняла, что это всего лишь один и при этом ограниченный сильнодействующей субстанцией взгляд, сформированный наркотиком и окружавшей меня толпой. Это можно было изменить! Кто мы такие, если всего несколько жалких молекул могут настолько сильно изменить наши чувства и бытие? Что все это означает для сознания и материи? Эти идеи скорее воодушевляли меня, чем вредили моему разуму и чувствам.

В самом деле, пережитый тогда опыт помог мне отказаться от «фиксированного» мировоззрения, породившего мои социальные проблемы, сделавшего их неискоренимыми, а мой характер – неизменно плохим. Я начала чувствовать себя частью чего-то неизмеримо более великого, перестала чувствовать себя одинокой и перестала быть эгоцентричной. Эти психоделические путешествия будили во мне смутные воспоминания о той восторженности, какую я испытывала, будучи маленьким ребенком. Все вещи вокруг становились чудесными, поразительными, внушающими трепет – они были прекрасны, но в то же время издавали грохочущие звуки и угрожающе нависали над головой. Мне хотелось порядка и предсказуемости, я нуждалась в каком-то способе отбора данных, в способе придания смысла окружающему миру, чтобы защититься от его острых углов и грязного беспорядка. Сначала я нашла такой способ в дружбе с Эми и в психоделической философии, духовности и поисках единения вокруг Благодарных Мертвецов. Но долго удержаться в этом положении я не смогла.