Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

При таких обстоятельствах начал свою речь прокурор. Право же, господин Амеде Гурмо мог ему позавидовать. Что было легче этой задачи? Прокурор говорил коротко, сухо, деловито. Он снова перечислил все улики. Он разумно осветил и нелепое поведение и молчание подсудимого. Невинные люди так не ведут себя. Это ясно. Он указал, что вполне понимает горе жены, желающей все свалить на какую-то неизвестную женщину, чтобы только спасти мужа. Но он просит присяжных не быть наивными. Это явно корыстное преступление. Менее всего здесь может идти речь о каких-либо человеческих чувствах. Послевоенное разложение Восточной и Центральной Европы налицо. Преступные элементы устремляются во Францию, как в богатую и мирную страну. Они не останавливаются даже перед убийствами. Суровый приговор диктуется необходимостью. Мы должны выжигать эти язвы. Мы должны защищать жизнь и безопасность наших граждан. Жалость по отношению к преступнику — это безжалостность по отношению к честным людям. Прокурор верит в зоркость присяжных. Пусть умрет убийца, ибо выше всего человеческая жизнь.

Речь прокурора не прерывалась истериками, но они и не были нужны прокурору. Зато присяжные, слушая его, одобрительно кивали головами. Это так. Это правда. Это не праздная болтовня. Прокурор говорил то, что думали про себя солидные лавочники, и поэтому каждая его фраза радовала их. Право же, прокурор был совсем неплохим прокурором.

Настала очередь защитника. Господин Амеде Гурмо заботливо поправил складки своего балахона и, выпив стакан воды, начал заранее заготовленную речь. Говорил он так витиевато, так напыщенно, так пошло, что даже лавочники, привыкшие к невысокому стилю патриотических статей в газете «Petit Parisien», и те испытывали некоторую неловкость. Что ни фраза, он щеголял латинскими пословицами, приведенными совсем не к месту, или же цитатами из поэтических произведений. В зале зевки сменялись смехом. Говорил он долго и пространно. Вначале он старался победить прокурора показанием слепой. Он даже выдумал новую пословицу: «устами слепца говорит Господь». Но присяжные успели забыть глаза Габриели, и, слушая адвоката, они только пожимали плечами: ну как же можно основываться на чьих-то чувствах?

Потом господин Амеде Гурмо приступил к изложению своей версии. Пусть присяжные представят себе, что это судебная ошибка, печальное стечение обстоятельств. Пусть они вспомнят слова слепой о таинственном исчезновении племянницы убитого. Адвокат удивляется, как небрежно велось следствие. Почему не пытались разыскать m-lle Жанну Ней? Вполне возможно, что эта особа причастна к преступлению.

На Андрея теперь никто не смотрел. Этот невыразительный убийца успел уже всем надоесть. Таким образом, только жандармы заметили, что с подсудимым происходит нечто неладное. Он то пытался вскочить, то снова опускал низко голову, стараясь, видимо, не слушать слов адвоката. Андрей переживал страшную борьбу. Он ненавидел защитника. Ему казалось, что этот человек хочет во что бы то ни стало погубить Жанну. Он готов был закричать: «Я убил его, только я». Но его останавливала мысль: это волнение покажется подозрительным, они решат, что Жанна действительно его сообщница. Надо молчать. И Андрей молчал. Только жандармы видели, что стоило ему это молчание. Но жандармы, привыкшие к тому, что все люди, которые сидят на этой скамье, томятся и нервничают, не обращали на него никакого внимания. Они вежливо зевали, прикрывая рот рукавом.

Господин Амеде Гурмо продолжал. Итак, возможно, что настоящие убийцы скрылись. В сыскной конторе много фотографий. Там целые груды перехваченных писем. Сам прокурор признал, что кто-то из участников преступления был в этой конторе своим человеком. Допустим, что это была исчезнувшая племянница. Ей жилось совсем нехорошо. Слезы? Знают ли присяжные, что такое алмазные слезы девушки? Знают ли они ядовитые слезы Юдифи? Итак, она могла подкинуть бумажник с первой попавшейся ей под руку фотографией, а также с письмом. Какой же опытный преступник станет носить при себе свою фотографию? Да, он не спорит: содержание записки, фальшивые документы, наконец, поведение подсудимого не говорят в его пользу. Несомненно, у него были свои счеты с правосудием. Но это еще не означает, что он убийца. Косвенные улики, господа, скользкая дорожка. Могут ли, например, сами присяжные доказать, где они были все ночи своей жизни, начиная со дня их рождения.

Этот вопрос окончательно обидел добродетельных лавочников. Они теперь ждали одного, когда же кончит толочь воду этот пустомеля. Ему, вероятно, слишком много заплатили. Перестарался.

Наконец, может быть, подсудимый даже вор или, как он говорит, «коммунист»? Речь здесь идет, конечно, не об идейном сочувствии коммунизму, вроде (да будет светла его память) Жюля Лебо. Нет, может быть, он коммунист в русском смысле этого слова, то есть мелкий воришка?

Здесь речь адвоката была прервана, правда не истерикой, но энергичным восклицанием немного успокоившегося Андрея:

— Идиот!