Жизнь и мысли

Исследуя представления Павла о крещении как об умирании с Христом, о гнозисе и пневме, его ожидание преображения, его самосознание, его изречения о Христе как о новом Адаме, его формулу "вера, надежда, любовь", Райценштайн везде и всюду старается показать, что Павел может быть понят только в свете идей, связанных с эллинистическими мистерн-альными религиями. Проницательность, с которой он обнаруживает-интересные параллели, не менее удивительна, чем его способность не замечать очевидного.

Следуя своей теории, он не мог признать Павла мыслителем, который разрабатывает свои собственные идеи и приводит их в систему. Он вынужден изображать всю его деятельность как сведение воедино того, что он нашел в своем эллинистическом и еврейском окружении. При этом "из еврейских мессианских чаяний" вырастает и формируется "вера в спасающего человечество Божьего посланника, который явился и теперь продолжает действовать в своих"[126]. Поглощенный проблемой перемешивания идей на греческом Востоке, Райценштайн утратил понимание сути воззрений реального человека и мыслителя.

В действительности Райценштайн — и мы должны быть благодарны его эрудиции — собрал богатый материал по проблеме эллинизации христианства и в особенности по истории возникновения христианского гнозиса. Однако он не обратил внимания на своеобразие проблемы Павла и не увидел трудностей, которые влечет за собой предположение, что эллинизация христианства имела место уже в первохристианской общине.

* * *

Более глубокое понимание проблемы мы находим у Вильгельма Буссета[127]. Он исходит из убеждения, что преобразование христианства в духе эллинистических мистериальных религий не могло быть делом рук одного человека. Если бы Павел попытался решить эту задачу в одиночку, христианские общины не могли бы не увидеть в этом некое новшество. Но, как явствует из посланий, вопроса о различиях в вере вообще не возникало. Единственное, в чем Павел отходит от общепринятых взглядов, — это его отрицание действительности Закона для обращенных язычников. Поэтому остается только одно решение — предположить, что и Павел, и первые христианские общины сообща заимствовали свои взгляды у эллинистических мистериальных религий.

Буссет полагает, что эллинизация началась в антиохийской общине в Сирии, существовавшей еще до появления Павла, а может быть, и в других основанных одновременно с ней общинах до и независимо от Павла. Пришедшие из эллинистических кругов христиане принесли с собой культ Кириоса и перенесли его на Иисуса Христа. Именно этим объясняется, что слово "Кириос" (Господь) применяется по отношению к Иисусу наряду со словом "Христос" (Мессия). Из этого поклонения Иисусу как Кириосу и возникла затем мистика Павла.

"Кириос эллинистической первообщины", согласно Буссету, и в культе, и во время богослужения воспринимался как реально присутствующий. В соответствии с этим религиозность Павла ориентирована на интенсивное переживание духовной связи с вознесенным Господом[128], При этом на помощь ему приходит связанная с "говорением языками" убежденность первых христиан в том, что верующими овладевает Дух. Исходя из этого, Павел провозглашает Дух принципом новой жизни, обретаемой в единении с Христом. Таким образом, он преобразует учение о Кириосе в учение о Пневме-Кириосе.