Когда он очутился на самом дне и его проволокли затылком по земле и рот засыпали пылью, а глаза зубным порошком, и он, кашляя, чихая, отплевываясь, рванулся обратно, в этот самый момент лицо его утонуло в чем-то мягком, теплом, родном.
– Никак Нюрка! – всхлипнул он сдавленно.
– Ваня! – обрадовалась Нюра, отпихиваясь от кого-то ногами.
Говорить оба были не в состоянии и лежали, уткнувшись друг в друга, на дне бушевавшей стихии, пока кто-то не заехал Чонкину каблуком в подбородок. Он понял, что пора выбираться, и попятился назад, подтаскивая Нюру за ноги.
11
– Ну вот, – сказал парторг Килин, держа в руках мешок с остатками ширпотреба. – Теперича дело другое. Теперича вы обратно сберетесь возле конторы, и митинг мы все же закончим. А кто думает не так, тот из этого мешка ничего не получит. Пойдем, Иван Тимофеевич.
Килин перекинул сильно полегчавший мешок через плечо и двинулся первым.
На месте былого побоища, сидя в пыли, плакала баба Дуня. Она плакала, обхватив голову черными, кривыми от подагры ладонями. Чуть в стороне лежала растерзанная картонная коробка и отдельно от нее кукла Таня № 5 без шляпы и с надорванной головой.
Плечевой взял старуху под локотки, помог подняться.
– Пойдем, бабка, – сказал он. – Нечего плакать, пойдем похлопаем.
12
Не успели сбиться на прежнем месте, за околицей возник столб пыли и стал быстро передвигаться к конторе. Народ шарахнулся. Столб покружился возле конторы и опал. Из пыли возникла «эмка». Народ удивился, начальство забеспокоилось. Раз «эмка», то не иначе как кто-то из области. В районе даже первый секретарь товарищ Ревкин передвигался исключительно на «козле».
Из «эмки» высыпали какие-то люди с блокнотами и фотоаппаратами. Один подбежал к задней дверце, распахнул ее. Из дверцы выдвинулся сначала огромный зад, обтянутый синим, а затем показалась и вся обладательница зада, крупная женщина в бостоновом костюме, белой блузке и с орденом на левой груди.
– Люшка, Люшка, – сухим листом зашелестело в толпе.
– Здорово, землячки! – громко сказала приезжая и сквозь почтительно расступившуюся публику направилась к крыльцу.
По дороге отдельно кивнула Плечевому, который смотрел на нее иронически:
– Здравствуй, брат!
– Здорово, коли не шутишь, – ответил Плечевой.
Тут женщина заметила хилого мужичонку Егора Мякишева, жавшегося в толпе.
– Егор! – Она метнулась в толпу и вытащила Егора на середину. – Что ж ты супругу свою любимую не встречаешь? Аль не рад?
– Да ну, – смутившись, пробормотал Мякишев и потупился.
– А ты не нукай, – сказала Люшка. – Целуй жену, давно не виделись. Только губы сперва оботри, а то опять, я вижу, яйца сырые лопал.
Она наклонилась к Мякишеву и подставила ему сперва одну щеку, потом другую. Мякишев обтер губы грязным рукавом и приложился куда было указано. Люшка поморщилась:
– Табачищем несет, не дай бог. Ну ничего, табачный дух мужеский заменяет. А уж я-то по тебе как скучала, передать не могу. Как-то там, думаю, супруг мой законный поживает? Не скучно ли ему одному в холодной постеле? А может, кого уже приволок, а?
Мякишев, оробев, смотрел на жену не мигая.
– Да на кой ему кого-то волочь, – громко сказал Плечевой, – когда он с лошадем живет на конюшне.
В толпе кто-то хмыкнул, остальные притихли. Приехавшие с блокнотами переглянулись между собой. Люшка остановилась и уставила на Плечевого тяжелый взгляд.
– Все озоруешь, брат? – спросила она со скрытой угрозой.
– Озорую, – охотно согласился Плечевой.
– Ну-ну, – сказала Люшка. – Гляди, доозоруешься.
И, медленно поднявшись по ступеням крыльца, скрылась за распахнутой Килиным дверью.
В кабинете от приезжих гостей стало тесно. Люшка сразу уселась за председательский стол, Килин примостился сбоку, корреспонденты расселись вдоль стен. Голубев встал у сейфа, прижав плечом дверцу.
– Ну что, начальники? – бодрым голосом спросила Люшка. – Как живете?
– Да как живем, – развел руками парторг. – По-простому живем, по-деревенски. С народом вот понемножку воюем.
– А в чем дело? – поинтересовалась Люшка.
– Да так, – уклонился Килин. – Ты про себя расскажи. Все ведь в столице время проводишь. Небось со Сталиным каждый день чаи распиваешь?
– Ну, каждый не каждый, а бывает, встречаемся.
– Ну и какой он из себя? – живо спросил Голубев.
– Как тебе сказать… – задумалась Люшка. – Очень простой человек, – сказала она, покосившись на корреспондентов, – и очень скромный. Как прием в Кремле, так обязательно к себе подзовет, поздоровается за ручку: «Здравствуйте, Люша. Как живете? Как здоровье?» Очень отзывчивый человек.
– Отзывчивый? – живо спросил председатель. – Ну, а как он вообще выглядит?
– Хорошо выглядит, – сказала Люшка и вдруг заплакала. – Трудно ему сейчас. Один за всех за нас думает.
13