Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Прощанье японца со своей женою было очень спокойным я показалось странным для русских людей. Японцы лишь поклонились друг другу, и муж не поцеловал жены, хотя мог полагать, что расстается с нею навеки. И жена не заплакала.

Затем Такатаи-Кахи, проводив взором шлюпку, увозившую его жену на берег, обратился к Рикорду. В голосе его не было заметно даже простого волнения.

— Хорошо, я поеду с тобою, капитан русского императорского корабля, — сказал он. — Я только прошу, чтобы ты не отдалял меня от себя и впредь, чтобы и впредь мы жили в одной каюте.

На это Рикорд ответил полным согласием.

Рикорду пришлось взять с собою не одного Такатаи-Кахи: несколько его матросов, проявив рабскую привязанность к своему хозяину, пожелали итти вместе с ним. Рикорд взял с собою и этих матросов. Остальных он угостил и, одарив подарками, отпустил.

Через два дня «Диана» и «Зотик» снялись с якорей и, подняв паруса, вышли из Кунаширской бухты.

А на земляном валу полосатой крепости стоял маленький Отахи-Коски и зорко смотрел на освещенные солнцем русские корабли, на их паруса, шевелившиеся от ветра.

Он знал, лукавый человек, что орел, потерявший птенцов, не улетает навеки. Пройдет зима, стихнут противные ветры, и русские корабли снова будут здесь. Знали об этом и в Мате-мае и Эддо, хотя и не видели парусов «Дианы».

Узнали об этом и русские пленники.

Глава двадцать вторая ВЕСТИ ДОБРЫЕ И НЕДОБРЫЕ

В те дни, когда «Диана» находилась у берегов Кунашира, жизнь русских узников шла своим чередом.

Буньиос Аррао-Тодзимано-ками уже покинул Матсмай и удалился ко двору. С ним уехал секретарем и молодой Теске, обещавший писать русским об их деле из столицы. Но писем от него скоро ждать не приходилось: до Эддо было двадцать пять дней пути.

Новый губернатор Ога-Саваро-Исено-ками был добр к пленникам, потому что в эти самые дни русские суда стояли в Кунаширской бухте, наведя пушки на крепость.

Однажды он даже прислал в оксио для узников изысканнейший обед на восемь персон со своей собственной кухни.

Вскоре о приходе русских судов узнали и пленники.

Головнина вместе с Муром неожиданно вызвали в губернаторский замок, и там один из гимнияг - старик-губернатор был болен — показал им два письма и просил прочесть их вслух.

То были письма, посланные Рикордом с Леонзаймо на берег. Василий Михайлович сразу узнал руку своего друга, и сердце его дрогнуло от радости.

Одно письмо было к начальнику острова Кунашир. В нем Рикорд писал, что, по воле Российского государства, он привез спасшихся у российских берегов японцев. Одновременно Рикорд уведомлял страбиагу, что пришел на том самом корабле, с которого японцы вероломным образом задержали в прошлом году капитана, двух офицеров и четырех матросов. Об их судьбе капитан русского императорского судна просит сообщить и спрашивает, может ли Отахи-Коски освободить пленников своею властью. Притом Рикорд заверяет Отахи-Коски в миролюбивых отношениях российского императора к Японии.

Второе письмо Рикорда было к самому Головнину. В письме этом он говорил, что с надеждой, но и великим страхом ожидает ответа на свое письмо к кунаширскому страбиагу и просит Василия Михайловича сообщить, жив ли он сам и его товарищи по несчастью.

«Буде японцы не дозволят тебе, любезный друг и начальник, Василий Михайлович, ответить мне, — писал Рикорд, — то постарайся возвратить мне сие письмо, надорвав оное на тон строке, в коей находится слово «жив».

Оба письма были помечены 28-м днем августа 1812 года-

В этот же самый день на другом краю света, между Москвой-рекой и деревней Утицею, русские солдаты хоронили убитых и подбирали раненых на поле Бородянского сражения.

Как ни велики земные просторы, но вести и тогда проносились над ними быстрее, чем это может предположить человек. Скакали кибитки по трактам, двигались на верблюдах китайские купцы из Кяхты в Сибирь и обратно, плавали джонки по Японскому морю, и голландские шкиперы заходили в Нагасаки для разных дел. О том, что Наполеон перешел Неман, что французы идут по России, слышали уже и в Эддо.

Только узники не знали, что делалось в их отечестве, как и сам Рикорд, который давно уже находился в пустынном море.

Сколько Василии Михайлович ни упрашивал японцев, чтобы ему разрешили написать Рикорду хоть одно слово: «жив», но гимнияги не соглашались на это.

А через некоторое время из Эддо были получены вести, еще сильнее огорчившие пленников: Теске в своих письмах, которые он посылал иногда с оказией Василию Михайловичу» сообщал, что дела русских в столице идут неважно.

В эти же дни Головнин узнал, что Леонзаймо и японцы, которых Рикорд привез с собою, из Охотска, заявили, будто Россия готовится к войне с Японией и что миролюбивые поступки русских лишь обман, направленный к тому, чтобы выручить из плена своих моряков. Леонзаймо оказался вовсе не матсмайским купцом я даже не Леонзаймо, а Городзио, и служил он раньше надсмотрщиком на рыбных промыслах на Итурупе.