Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 1

— Всякого чина и состояния, — отвечал он, — кроме только самой подлости: есть тут мещане, есть хорошие ремесленники, есть духовные, есть и хорошие купцы со своими женами и дочерьми; а из молодых и сих танцующих мужчин есть множество и штудирующих в здешнем университете штудентов, и в том числе хороших дворянских детей. А в прежние времена хаживало сюда и множество наших гг. офицеров, и они бывали лучшие танцовщики. Словом, здесь есть всякого сорта люди, ибо всякому дозволено посещать сии пиры, да еще и с тем, что буде кто не хочет быть знаком, так может приходить себе в маске и в маскарадном платье.

— Да умилосердись! — продолжал я его спрашивать. — Когда бывают тут люди всякого сорта, и знакомые и незнакомые, то не легко ли могут происходить тут всякая всячина, например, ссоры, шумы, бесчиния и тому подобное?

— Ах, нет! — отвечал он. — У нас сего никогда не бывает, да и быть не может. Наша полиция наблюдает весьма строго то, чтоб ничего подобного тому на сих съездах не происходило. Сохрани Господи, если кому вздумается что-нибудь непристойное и неприличное предприять, тотчас под руки, и выведут со стыдом вон и вытолкают в двери, кто б он таков ни был.

— Это, право, очень хорошо! — сказал я. — Но, пожалуйте, сказали вы мне, что это свадьба жидовская; но что же я жидов здесь не вижу?

— И, как не видать, — отвечал он, — разве вы их не заприметили? Их, правда, немного, однако они есть: вон приметьте, у которых бороды не чисто все выбриты, а оставлена узенькая полоска на челюстях, подстриженная ножницами: это все жиды, и их по одному только сему распознать можно; а впрочем, они так же одеты, как и прочие, ибо бывают тут из них одни лучшие и богатейшие.

— А женщины-то их? — спросил я далее.

— А сих, — сказал он, — ничем уже с прочими различить не можно: они так же хорошо одеваются, как и прочие. Вот смотрите, узнаете ли в числе сих танцующих самую левесту?

— Нет, — сказал я, пересмотрев всех прочих, — все они, кажется, одеты единоравно и все изряднехонько.

— Вот она, — сказал он, указывая на невесту, — ее потому только можно отличить, что она вся в белом платье и что голова ее убрана цветами. А вот это — ее жених, — сказал он, указывая на молодого и изрядного молодца.

Я смотрел тогда с особливым любопытством на сих новобрачных и не мог довольно надивиться всему поведению их, которое было столь порядочно, что я никак бы не подумал, что это жиды были, если б мне того не сказали. Наконец спросил я моего товарища:

— Но сам-то хозяин где ж? Пожалуйте, мне его покажите.

— Бог его знает, — отвечал он мне, — мне он незнаком, и тут ли он или нет, я истинно не знаю, да и какая нужда о нем знать? Он такой же тут гость, как и все прочие, и как он ни о ком, так и об нем никто не заботится.

— Вот смешно и удивительно, — сказал я, — но, вправду сказать, тем лучше и вольнее.

В самое сие время окончился тот польский танец, который тогда после минуета танцовали.

— Ну теперь что будет? — сказал я.

— Небось контратанец! — отвечал мой товарищ, и он в мнении своем не обманулся.

Мы услышали вдруг голос одного молодого человека, кричащего музыкантам, чтоб играли «режуисанс»[193] и подающего им несколько денег. Не успел он сего вымолвить, как во всей зале раздалось эхо, множество голосов начали говорить:

— Режуисанс! Режуисанс!

И все молодые люди начали себе искать подруг и, поднимая молодых женщин, ранжироваться[194] в две линии. Как мне имя сего контратанца довольно было известно, потому что я видел, как его несколько раз танцевали на балах у генерала, и мне он так полюбился, что я и голос и фигуру затвердил твердо, то и вскипел я тогда желанием танцевать его.

"Эх, — думал я, — отведал бы потанцовать его! Авось-либо, не ошибусь; фигура мне знакома".

Но несмелость моя так была велика, что я никак не мог на то отважиться, если б товарищ мой, приметив, что я горю желанием, но только не осмеливаюсь, мне не сказал:

Немец. — Что, господин подпоручик, не вздумаете ли вы им компанию сделать?

Я. — Бог знает! Никогда я контратанца сего еще не танцовывал! Правда, фигура его мне знакома, но боюсь, чтоб не помешаться и не спутаться.

Немец. — И, господин подпоручик, пуститесь, авось-либо не спутаетесь; а хоть бы и помешались, беда не велика, здесь люди не знатные, вам то отпустят. Станьте только в последней паре, так покуда дойдет до вас очередь, так вы и переймете.

Я. — Так иттить?

Немец. — Ступайте, сударь, ничего не опасаясь.

Я. — Но где ж мне женщину-то взять? Ни одна мне незнакома.

Немец. — Что нужды! Берите любую, ни одна вам не откажется, но еще за честь себе поставит с вами танцовать, если только умеет.

Не успел он сего выговорить, как увидели мы одну молодую и изрядную девушку, бегающую по всему залу и ищущую себе товарища, и тогда сказал мне мой спутник:

— Ну вот, на что лучше, сама ищет, ступайте и адресуйтесь к ней.

Духа моего едва стало на то, чтоб к тому отважиться. Я подступил к ней в самое то время, когда она шла мимо нас, и сказал ей:

— Сударыня! Конечно, вам недостает пары? Не угодно ли со мной?