Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 2

 Генерал не успел меня увидеть, как, сказав: «А! вот ты уже и здесь, хорошо это! и встав с места, продолжал: поди–ка, мой друг, сюда! и новел меня в маленький тут кабинет к окошку, и тут, показывая мне изломанный свой орденский крест, продолжал: — посмотри–ка, мой друг, это; мне сказывали, что ты умеешь рисовать, не можешь ли ты мне этот образочик и в точном виде срисовать?» — Не знаю, ваше превосходительство! сказал я, на оный посмотревши, кажется, диковинка не великая: может быть, и срисую. — «Ты одолжил бы меня тем, сказал генерал, но вот вопрос: ведь надобно, чтоб было это нарисовано на пергаменте и в точной величине против этого». Это разумеется само собою, отвечал я. — «Но есть ли у тебя нужный к тому клочек пергамента?» — Есть, ваше превосходительство. — «Ну хорошо ж, мой друг, потрудись, пожалуй, и поспеши, сколько можешь, и если б можно, так хотелось бы мне не упустить завтрашней (почты) и отправить с нею рисуночек сей в Берлин». — Уклался было совсем и прибрал было всю свою рисовальную сбрую, сказал я на сие: но хорошо, сударь, я поразберусь и достану, и постараюсь поспешить. — «Но что ты так спешишь, сказал он, сие услышав, я тебя хотя и не удерживаю, но ей–ей и не выгоняю — и ты не имеешь нужды так спешить». — Да путь–то, ваше превосходительство, устрашает, самый уже последний. — «То–то и дело, подхватил он, путь–то не хорош, и не лучше ль бы уже помедлить… Итак, возьми–ка, мои друг, поди и потрудись, пожалуй!»

 «Хорошо, ваше превосходительство», сказал я, и, взяв крест, побежал на квартиру, с головою, наполненною разными мыслями и новыми недоумениями о том, что мне делать и ехать ли, или еще на несколько времени остаться. Последние генеральские слова произвели сие недоумение и множество разных во мне мыслей, и я начал уже питать себя лестною надеждою, что меня и оставят, а особливо если мне удастся услужить генералу порученною мне безделкою. Почему, не успел приттить домой, как, отыскав свой походный жестяной ларчик с красками и с кистями, который сделан был у меня нарочно и весьма укромный для похода, принялся тотчас за работу. Она подлинно составляла самую безделку и была так маловажна, что мне удалось ее в тоже утро кончить, так что я, для вручения ее генералу, застал его еще в канцелярии, в которой обыкновенно он часу до второго и до третьего просиживал. Нельзя изобразить, как удивился он, увидев меня к себе в судейскую вошедшего. — «Что ты, мой друг, спросил он меня с поспешностию и увидев подающаго ему и крест его и рисунок, — что это? неужели он уже готов?» — «Готов, ваше превосходительство, сказал я, много ли тут работы?» — «Посмотрим–ка, посмотрим», подхватил он и, встав с места своего, пошел к окну развертывать бумагу с рисунком. Тут вспрыгнул он почти от радости, увидев мою работу и закричал: «а! как это хорошо! ей–ей хорошо, никак я того не ожидал и не думал. Посмотрите–ко, государи мои, обратясь к советникам, он продолжал: истинно нельзя быть лучше и аккуратнее!» Все повскакали тогда с мест своих и пошли смотреть к генералу, а вместе с ними и г. Чонжин, и все начали, напрерыв друг пред другом, расхваливать мою работу, а г. Чонжин говорил: «Ну, не правда ли моя, ваше превосходительство, не сказывал ли я вам наперед, что он сделает? он у нас на все дока!» — «Правда, правда, сказал генерал, в превеликом будучи удовольствии: — и г. Болотов истинно мастер рисовать и, что всего удивительнее, так скоро и хорошо. Спасибо тебе, мой друг, ты одолжил меня трудом своим, право одолжил, и я завтра же пошлю его в Берлин». Я, слушая сие, молчал и только что откланивался ему; но как хотел я прочь иттить, то сказал он мне наконец: «Постой же, и не уходи, мой друг, из канцелярии, а пойдем–ка вместе со мною, отобедаем и поговорим что–нибудь».

 Я сделал ему за честь, оказываемую мне, пренизкий поклон и не успел выттить в подъяческую, как все канцелярские облепили меня кругом и все напрерыв друг пред другом изъявляли радость свою о том, что удалось мне так услужить генералу и поздравляли меня с оказываемою мне честию, какой никто еще до того времени не удостоился из всех канцелярских, и все желали, чтоб хотя сие помогло к тому, чтоб меня оставили; о чем некоторые почти уже не сомневались, и тем паче, что слышали, что в то время, когда я рисовал, говорено было много обо мне в судейской.