Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 2

 Но не успели мы на помянутую хотунскую дорогу възехать, как понесло нас так швырять, что я начал уже и проклинать оную тысячу раз. Этакой проклятой дурной дороги от роду я не видывал. Таки ухаб на ухабе и рытвина за рытвиною, и одна вдоль, другая поперек, третья накось, и то в ту сторону, то в другую, и я принужден был в просторном возке своем только что из края в край и из угла в угол попрыгивать и покачиваться.

 Но мог ли я себе тогда вообразить, что самую сию, тогда проклинаемую, дорогу я чрез несколько часов после того любить и благословлять стану?

 Как бы то ни было, но наконец, своротив с сей дороги вправо, приехал я в Полозово. Хозяин был мне очень рад, а особливо потому, что многих гостей не будет, а вскоре после меня приехали и Полонские, привезя с собою и брата г–жи Полонской, Николая Алексеевича Ладыженского, чему в особливости я рад был, ибо с сим человеком мне весьма было нескучно; и мы заговорились с ним. как с сведущим человеком, в прах о тогдашних политических и военных происшествиях и набольшую часть времени своего в сих разговорах проводили.

 Между тем происходили крестины и после оных крестильный обед. После оного посидели мы еще несколько и все было хорошо; но скоро начали мы несколько тревожиться.

 Время приближалось уже к разъезду по домам, а мы за разговорами того и не видали, что погода на дворе сильно переменилась и начинала несть ужасная вьюга и метель.

 — «Как быть? говорим мы между собою; не лучше ли нам посидеть с полчаса еще времени, авось–либо поутихнет».

 Все согласились на то; однако метель не унималась, но несла час от часу еще пуще прежнего.

 — «Что делать? говорим мы наконец: знать не переждать нам этой погоди, а ехать время, вечер уже почти наступает».

 — «Конечно так!» сказали все, ибо всем нам было известно, что по мализне дома хозяйского и по всем другим обстоятельствам ночевать нам тут никак было не можно, да были мы и не унимаемы.

 Итак, распрощавшись с хозяином, сели мы и доехали; но что ж тогда воспоследовало с нами? На дворе казалось нам худо, а как выехали в поле, так и хуже того. Одним словом, такая ужасная метель, что ни зги было не видно.

 «Эх! думал я тогда и говорил сам себе: как это нам ехать? и что это за беда! Если б можно было, то ни из–чего бы не поехал, но готов бы тут как–нибудь ночевать».

 Не успели мы несколько десятков сажен от двора отъехать, видно было нам ничего ни вперед, ни назад. Возок г. Полонского, ехавший впереди, пропал у нас из глаз, а назади не видно было уже и деревни. Мысль чтоб не заблудиться и не попасть куда в вершину, начинала меня уже беспокоить.

 Я прикликал человека, стоявшего позади возка, и говорил ему. «не лучше ли нам воротиться»? но он говорил: «доедем, судырь, не для чего ворочаться». Но мы с ним еще говорили, как поглядим, форейтер наш, умный мой человек Бабай, который и тогда был еще очень не велик, уже в другую сторону проскакал, уже видим подле себя кусты, которых прежде вовсе не было.

 — Ба! закричал я тогда: куда это вы меня завезли, не туда!

 Кучер, которого я за ревом ветра насилу докликался, признался, что ошиблись и бранил Бабая, хотя сам не умнее или еще глупее его был.

 Кучером случился тогда быть у меня умной мой человек Антон Артамонович, человек очень недальновидный, и рассудка самого темного и короткого. Но как бы то ни было, но меня сие уже и гораздо трогало.

 Метель несла от часу сильнее и занесла меня и в возке уже совсем, а мы добрым порядком уже своротили в целик и ехали, сами не зная куды. Я уже охал, горевал и боялся, чтоб не заблудиться.

 О! сколько раз желал я уже тогда, чтоб попасть на упомянутую прежде сего прескверную хотунскую дорогу, уже и она мне сделалась тогда мила до чрезвычайности, но что наконец и удалось нам по желанию.

 Нельзя изобразить, как обрадовался я, когда мы взобрались на оную, ибо утешал себя по крайней мере тем, что, несмотря на всю жестокую метель, нам дорогу сию за превеликими ее рытвинами, ухабами и буграми потерять будет не можно.

 Людцы мои не успели на нее възехать, как и поскакали что ни есть мочи, жестокость вьюги их к тому побуждала; и я как ни боялся по худым дорогам ездить, и как возок мои с бока на бок ни качался и ни попрыгивал, однако я, сжав сердце, уже молчал и дал волю скакать как хотят.

 Но не успели мы с версту сим образом отскакать, как новое явление глазам моим представилось: лошади остановились и не знаю что–то в упряжке нашей испортилось и требовало поправления. Кучер мой полез с козел, чтоб поправить, но бултых на землю.

 Я удивился сему случаю, но удивление мое еще увеличилось, когда увидел, что он и встать почти не может. Я подозвал его к себе, спрашиваю туда ли мы едем и не ушибся ли он; но гляжу, смотрю у слуги моего язык почти не ворочается…

 — Слава Богу! воскликнул тогда я: одно к одному! изрядно ты, дружок, накушался, да и очень кстати на теперешную погоду смотря.

 Одним словом, слуга мой был пьян и не мог взойтить сам на козлы. Я кликал другого, стоявшего на запятках и приказывал помочь ему сесть, но гляжу, смотрю, и тот не многим чем лучше кучера.