Жизнь и приключения артистов БДТ

Тут помимо творческого контакта между ними пробежала еще одна тревожная искра и, как, возможно, померещилось автору, начал исподволь развиваться роман, о котором до сих пор не известно читающей публике. Сама Зинаида Максимовна в воспоминаниях о Георгии Александровиче эту тему успешно обошла, и потому, что всегда была благородно скромна, и оттого, что по сей день служит в театре его имени.

Прочтя рукопись ее воспоминаний, сестра Гоги Нателла (друзья и домашние всю жизнь называют ее Додо) спросила:

— А почему у тебя не было с ним романа?

— А почему ты думаешь, что его не было? — мгновенно отпарировала Зина. И Додо переменила тему…

Конечно, автору хотелось бы на этой слабой основе дать волю своему разнузданному воображению и, опираясь на собственный опыт, изобразить свободными красками нечто возвышенно-нежное и драматически-тайное, но он не созрел для такого поступка. Видимо, всё впереди, там, где под вулканическим силуэтом вечной Фудзиямы кроется случайное пристанище и оживает новая отвага.

О, какие извержения могут обрушиться на нашу голову, любимый читатель! Какая лава двинется с горы!.. Первого апреля 2000 года на острове Хоккайдо уже пробудился вулкан Усу, и местных жителей пришлось отселять в срочном порядке…

Вернувшись в Ленинград из двухгодичных гастролей, Зина почему-то к Товстоногову не пошла, а вступила в труппу Николая Акимова. И за пять лет в Театре Ленсовета она сыграла много ролей у очередных режиссеров, но ни одной у самого руководителя.

— Николай Павлович, ведь вы меня любите, почему вы не занимаете меня в своих спектаклях? — спросила она напрямик, и так же напрямик он ответил:

— Если я скажу Гале Короткевич: «Стань на голову», — она не задумываясь сделает это, а ты спросишь меня: «Почему?»

Таковы были неприемлемые здесь особенности школы Б.В. Зона, который, согласно факту и одновременно легенде, приезжал к самому К.С. Станиславскому и из первых рук воспринял знаменитую систему накануне смерти великого реформатора. А Зина была верной ученицей Зона и любила задавать режиссерам неудобные вопросы.

Павел Карлович Вейсбрем, горячась, подбрасывал ей лихие приспособления, надеясь на мгновенный результат.

— Понимаес, Зина, ты тюдная артистка, и у тебя в этой роли будет настоясий успех. Всякий раз, когда ты входис и выходис, ты поес: «Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор…» — И он показывал, как она должна входить и выходить, бодро напевая знаменитую арию, маленький, пухлый и по-детски шепелявый.

— Ну, поняла?

— Поняла, — отвечала Зина.

— Умниса! Молодес! Иди попробуй! — командовал Вейсбрем, и Зина шла на сцену.

— «Тореадор, смелее в бой…» — начинала она.

— Нет, нет, нет! — кричал Павел Карлович. — Нисего подобного!.. Иди сюда!.. Оказывается, ты не поняла. Я подбросил тебе тюдное приспособление. Слусай. Ты появляесся и поес: «То-ре-адор, смеле-е-е в бой!..» Вототём ресь!.. Теперь поняла?

— Кажется, поняла…

— Тогда иди, пробуй. — И Зина поднималась на сцену.

— «То-ре-адор, смеле-е-е в бой!»

— Нет, нет, нет, нет! — кричал Павел Карлович. — Нисего не поняла!.. Сто это за актриса? — спрашивал он у помрежа. — Не мозет понять такую простую вессь! Иди сюда!

Зина спускалась в зал.

— Спусай, у кого ты утилась?

— У Зона.

— Ну, потему зе ты не понимаес таких простых вессей?.. Я дал тебе роскосное приспособление… «То-ре-адор, смеле-е-е в бой!..» Ну?.. Сто ты смотрис?..

— Не знаю, Павел Карлович, по-моему, я поняла…

— Тогда иди! Иди и сделай! — И Зина шла на сцену.

— «То-ре-адор, смеле-е-е в бой!»

— Сто-о-оп! — кричал Павел Карлович в отчаянье. — Это узасно!.. Кто взял в театр эту актрису?.. Сто это такое?.. Совсем бестолковая!.. Иди сюда!

Зина спускалась в зал.

— Кто тебя взял в театр?

— Худсовет…

— Этот худсовет надо разогнать к тертовой матери!.. Хоросо… Ты мозес сыграть мне… люсду на сыпотьках?!

Автор не убежден, что правильно понял образ, в пылу репетиции родившийся у Павла Карловича: то ли «люсда», то ли «узда», то ли что-то третье, но именно «на цыпочках». Однако на этот раз Зина почему-то его поняла.

— Тореадор, смелее в бой, — чувственно запела она.

— Во-о-от! Вот-вот! — закричал довольный Павел Карлович. — То самое! Наконес я понял, как с тобой разговаривать!..

В тридцатые годы П.К. Вейсбрем нерасчетливо приехал из Парижа помогать строительству социализма в одной отдельно взятой стране. В лагерь он, по счастью, не попал, но, как и все остальные, до конца жизни расплачивался за наивность постоянным страхом. И все же ему удалось сохранить необыкновенную доброту и французскую легкость, чем он расположил многих, а особенно артистку БДТ Марию Александровну Призван-Соколову. Вместе с ней Павел Карлович создал домашний очаг, уютный и укрывающий. На стенах общего жилища расположились картины (по слухам, в доме был даже Модильяни), а у двери на страже хрупкого покоя нес нелегкую службу средневековый рыцарь, составленный из шлема с забралом, крепкого панциря, ручных и ножных лат и кольчужных перчаток…