Жизнь и приключения артистов БДТ

Ну что за отрава это сочинительство?!. Откуда тебе, например, знать, как звали тигрицу в берлинском зоопарке, если сам в него не ходил?.. Неоткуда, право, неоткуда… Тем более что нет и полной уверенности в том, берлинский это был зоопарк или, скажем, ташкентский… Если вообще не тифлисский… Так нет же, берешь и с размаху обзываешь бедное животное Зандой, а через минуту уверен, что другого имени у нее и быть не могло!..

Говорю вам: сочинительство — отрава, ей-ей!..

Но, с другой стороны, не может быть, чтобы у конкретного хищника, поставленного на довольствие в одном из столичных зоопарков, не было своей клички. Какая-нибудь да была, тогда почему не Занда?..

Скажу больше, автор не убежден, что в эпизоде участвовали Копелян и Соловов. Ну и что?.. Разве они не могли сходить в зоопарк в свободное от работы время вместе с Кузнецовым?.. Или, скажем, откупорить шампанского бутылку в жарком кабачке, отчего содержимое любезного сосуда взбеленилось и освистало новенький костюм Ефима Захаровича?.. Или Юры?.. Или все-таки опять самого Севы?.. А Копелян, со свойственной ему смешливостью, снова хохотал, как мальчишка, на весь кабачок?..

Факт испаряется, а анекдот жив. Вот почему спешит лихорадочный сочинитель, швыряя в один котел все, что коснулось его поврежденного слуха и чудом задержалось в смертной памяти. Простите его, господа, ведь он ради вас старается, ей-Богу, не только для себя!..

Ну да, и ради них всех, конечно, хотя некоторым героям может показаться, что лучше не надо и они обошлись бы. Прежде и самому автору так казалось, но при дальнейшем внимательном рассмотрении вышло, что это была очередная грубая его ошибка…

Вечером следующего дня, по завершении экскурсии (г. Осака — «Большой холм» — создан в 1534 году, 3 млн. 200 тыс. населения, подробнее — в путеводителях и энциклопедиях), артист Р. и артист С., то есть Стржельчик, пили чай с запасным медовым пряником и говорили о превратностях жизни. Понизив трубный голос, так как в непосредственной близости, как помним, обнаружился директор Суханов, Владислав Игнатьевич приводил аргументы, говорящие в пользу его перехода в Малый театр и переезда из Ленинграда в Москву. Символическая тема возникала всякий раз, когда по отношению к нему совершалась какая-нибудь несправедливость или обнаруживалась недооценка его дарования и заслуг.

Такая ситуация должна быть признана на русском театре типической и неизбежной, потому что дарования и заслуги, как мы понимаем, наличествуют у всех без исключения, тогда как оценивать и вознаграждать их берется горстка демагогов, пекущихся, якобы, о театре в целом.

Но может ли восемнадцатый должностной разряд даже и с «губернаторской надбавкой» или девальвированное местными интригами звание дать представление о масштабе дарования и заслуг артиста А., например?.. Или артиста Б. тем более?.. Даже смешно!..

Что же говорить о тружениках шестнадцатого или четырнадцатого разрядов, или, как их называли прежде, «артистах второй категории»? Спросите каждого члена любой труппы, ценят ли его дарование и заслуги так, как он заслуживает, и он завоет, как Призрак из «Гамлета»: «О ужас, ужас, ужас!..».

3

Поработав в Больдрамте около двух лет и сыграв маркиза Позу в поставленном для открытия спектакле «Дон Карлос» Шиллера, Ю.М. Юрьев потребовал для себя так называемой красной строки, сочтя, что его дарование и заслуги оцениваются ниже должного уровня. Это означало, что имя его должно печататься в афишах крупнее остальных и сумма, получаемая в кассе, выглядеть на порядок больше.

По наблюдению А.В. Луначарского, Юрьев говорил всегда несколько сконфуженно, однако на этот раз сумел выставить художественному совету настоящий ультиматум. Он заявил, что если его дарование и заслуги не будут оценены так, как он того ждет, он повернется к Больдрамте классической спиной и уйдет в свободное революционное плавание. Из требования вспыхнул скандал, и юрьевский демарш вошел в историю, так как его свидетелем оказался А.А. Блок, внесший впечатления в записную книжку и давший обычной театральной сценке характерное освещение. А поскольку Блок и Юрьев были основателями театра, запись произвела сильное впечатление на автора.

В сцене участвуют:

Андреева Мария Федоровна — драматическая артистка, комиссар отдела театров и зрелищ союза коммун северных областей, урожденная Юрковская, в замужестве Желябужская, гражданская жена Горького;

Крючков Павел Петрович — управляющий делами ТЕО, он же впоследствии секретарь Горького;

Лаврентьев Андрей Николаевич — главный режиссер Больдрамте;

Старостин Имя Отчество — председатель месткома Больдрамте;

Монахов Николай Федорович — артист Больдрамте;

Блок Александр Александрович — поэт, председатель режиссерского управления Больдрамте;

Мозжухин Имя Отчество — артист оперы.