Жизнь и приключения артистов БДТ

Семья — это государство, со своей экономикой, географией, историей, климатом, конституцией и общественным устройством. И тот, кто этого не понял, ни за что не постигнет законов жизни. Семья — кровные радости, тесные узы и страшные тайны. Конечно, в ней случаются войны и революции, появляются свои отщепенцы, но любые вспышки и бунты ничего не значат, потому что и на дальнем краю побега эмигрант продолжает чувствовать принадлежность семье и, в случае чего, готов встать на ее защиту.

Что касается глав семейного государства, то конец прошлого века стал постепенно размывать властные полномочия мужчин, и дымные изверженья вулканирующего матриархата вздыбили почву не одной гостиной. Кухонь мы не берем, это не наша область. Но горе подданным, которые оказались меж двух огней, не успев присягнуть ни королю, ни королеве…

Семья есть семья, скажем мы, подражая Чехову, и вслед за ним вычеркнем все предыдущие рассуждения… Впрочем, нет. Это ведь он в пьесе вычеркивал, а у нас — не пьеса, а, может быть, даже роман…

Не станем ничего вычеркивать, оставим как есть, тем более что в письме к другу-литератору Александру Бестужеву сам Пушкин настаивал: «Роман требует болтовни; высказывай все начисто»… И «болтовню» не доморощенный автор, а Пушкин подчеркнул…

Расстреляв почти все патроны, то есть потратив гастрольный боекомплект, Стриж заскучал: «Мещане» отыграны, иены расфуканы, что делать?.. Особенно его раздражали «гонорарные» выдвиженцы, обсуждавшие покупку столовых сервизов и других красивых штучек.

— Никаких Акихабар! — объявил он. — Магазины — это хулиганство!..

Собравшись погулять, мы с Ириком позвали Стрижа с собой, но Владик сделал паузу и отказался, потом перезвонил и согласился, а когда мы наконец вышли из «Садов принцессы» на нашу злачную улицу, стал рассказывать увлекательные истории. Он водрузил на нос темные очки и не взял с собой ничего, кроме фотоаппарата, подаренного ему на ЛОМО, крупнейшем оптическом предприятии Питера, после трехчасового и, конечно же, триумфального выступления. Правда, «каше» обнаружило перекос, но Стриж принялся наобум щелкать нас с Ириком, Ирик — Р. с Владиком, а Р. — их вдвоем. Хорошо, что у Рашидова был свой аппарат, а то бы я не заимел прекрасной фотки: плакат с четырьмя голыми красотками, на одну из них рекомендательно уставлен палец Владислава Игнатьевича, а на другую в глубоком раздумье засмотрелся Р.

Надо сказать, что втроем мы, вероятно, выглядели недурно: Ирик в стального цвета костюмчике и при стальном галстуке был похож на респектабельного японца. Владик в темно-зеленой рубашке навыпуск, с кнопками и накладными карманами — на богатого американца. А Р. в красном джемпере поверх белой рубашки — неизвестно на кого. Но в присутствии двух первых тоже как-то смотрелся. Во всяком случае, местные сутенеры в нас поверили и кинулись в ноги, как бешеные. У них была раздражающая манера, привлекая внимание, хлопать в ладоши перед лицами возможных клиентов, и в тот день мы двигались по городу Нагойя под аплодисменты сутенеров.

Особенно старался карликовый зазывала, почти лилипут. Подпрыгивая перед каждым из нас, он трижды исполнил бесстыжую пантомиму о том, какие радости ждут нас в его заведении: то совал указательный пальчик в маленький кулачок и принимался им быстро-быстро сучить, то закладывал «большой» в неумолкающий ротик, то принимался по-собачьи дергать мелкими бедрами, так что, если бы мы и рвались к японским девочкам, он сделал все, чтобы от них отвратить.

Наконец до малыша дошло, с кем он имеет дело, и он твердо стал на нашем пути, широко расставив ручки и тормозя независимое движение.

— Русски, русски, еа?! — закричал он так, чтобы его услышали все коллеги и подопечные девушки. — Русски, но моней, еа?.. Но моней — гоу хоум!..

— Сейчас я его убью, — сказал Стриж, и мы с Ириком взяли его под руки.

Если бы артист Р. обладал даром предвидения, он утешил бы дорогого Стрижа, рассказав, как триумфально сложится его следующий приезд на Хондо, как потрясет он японских дам ролью Сальери в пьесе «Амадей», получит достойный гонорар и в нем возродится здоровое любопытство к местным промтоварам. А главное, что тратить честно заработанные иены ему поможет Люлечка, и тут же чудесно повторится фокус с присвоением Героя Соцтруда… Каков дуплет, господа! И Товстоногов узнал о «кавалерстве» в Японии, и Стржельчик тут же! Нет, положительно, великая Фудзияма была неравнодушна к моим героям! Впрочем, что я вру? Какое дело Фудзияме до наших геройств? К композитору Р. гора благоволила больше.