Жизнь и приключения артистов БДТ

— Роза!.. Что вы так поздно? — Ей предстояла операция на позвоночнике, книжку в руках не могла удержать.

— Я репетировала Достоевского с Кирой Лавровым.

— Ставите спектакль?..

— Нет, это кино, он играет Ивана Карамазова, попросил помочь.

— Господи!.. Будете вы хоть немного думать о себе?!

— Вы ничего не понимаете! Это — Достоевский!.. Такая работа может встретиться только раз в жизни…

Опекала она не только «звезд». Вечно ее ожидали, уводили, приводили, окружали, рвали на части безвестные актрисы, актеры, студенточки, абитуриенты, девочки, мальчики. И всегда она кого-то пускала к себе, кормила, одевала, водила по театрам, концертам, музеям, открывала Москву, Ленинград, Загорск, Царское Село, по булгаковским адресам, по Достоевским…

В 76-м, уйдя из БДТ, Сирота взяла курс в институте культуры, загорелась и почти довела его до конца…

— Смотрите в окно, — говорила она, — вот — Летний сад, что изменилось?..

Они отвечали: осень наступила, «листья опали», цвет изменился и прочие банальности. А она открывала:

— Была живопись, а теперь — графика…

Боготворя Гогу, так же как Кешу, на уровне небесном, называя его иногда «гением», она же на уровне житейском могла безоглядно его поносить. Очевидно, сказывалось бескомпромиссное воспитание; отец Абрам объяснял: «Мы действуем рублем», — и за малейшую провинность лишал копейки на кино, театр или булочку. Мама Берта гордилась:

— Я поняла, что у меня гениальная дочь, когда она посадила всех кукол и стала их учить, а когда они не слушались, стала бить по рукам!..

Разумеется, Розе страстно хотелось «реванша», но по своей инициативе она в БДТ не ходила. Если кто-нибудь из артистов позовет — нарядится, купит букет цветов и является. И тут же «врежет» беспощадную правду.

Мила Мартынова окончила аспирантуру у Товстоногова, но пятнадцать лет ей не давали выйти на «защиту». Больше всех мешал знаменитый Кацман. «Проблемы режиссерской педагогики Товстоногова» представляли интерес, Гога предлагал ей написать книгу о его методе. Наконец за дело взялась Сирота. Она вызвала Милу в Москву и вручила список, у кого просить отзывы: Кнебель, Эфрос, Туманишвили, Соловьева, Строева…

— Я не понимаю вас, Мила, — говорила Сирота в промежутках между ее забегами. — Вы плывете по реке с крокодилами и удивляетесь, что они пытаются откусить вам голову. Выйдите из этой реки и перестаньте удивляться! На ситуацию нужно смотреть адекватно, то есть агрессивно, а вы какая-то… помесь овцы с лопухом!.. Так… Когда у Товстоногова премьера?.. Ну, вот!.. Вы поедете в театр, купите цветы, голубые, он любит голубые, и появитесь у него в кабинете с голубыми цветами!..

В тот раз, поблагодарив за цветы, Товстоногов сказал:

— Мне очень не хватает Сироты…

А Роза продолжала ее вызывать:

— Мила, приезжайте, будет симпозиум по Станиславскому!.. Будет премьера во МХАТе!.. Пойдем смотреть иконы в Кремль!.. Поедем в Ярославль!.. В Тарусу!.. В Калугу!.. В Полотняный завод!..

Однажды поручила Мартыновой организовать поездку в Болдино. Поехали через Петушки и довольно скоро вышли в Болдино. На перроне пусто. Сунулись в кассу:

— Как пройти до усадьбы?

— Какой усадьбы?

Не то Болдино!.. Что она с Милой сделала!.. Вернулись в Москву, через несколько часов поехали в настоящее. Времени мало, и денег в обрез. В Нижнем Новгороде у Розы тяжелый приступ. «Нет, только вперед!». Доползли, сподобились!.. Вот она, болдинская осень, сейчас начнется… Однако пора обратно. А обратных билетов нет, только на пятое сентября. Как на пятое? Сезон открывается первого!.. «В Москву, в Москву!..» Через Владимир, тремя электричками!.. Голодные, грязные!.. Урок на всю жизнь. Теперь Мартынова с закрытыми глазами хоть полк довезет до Болдино и доставит обратно. Теперь она не овца с лопухом, у нее тихая, но своя антреприза…

Болезнь началась давно и прогрессировала постепенно. Сперва казалось, что это проявления характера — мощные вспышки и резкие угасания. То взбудоражится, взорлит, то поникнет птичьей головкой и на святой репетиции вдруг всхрапнет или вскрикнет. Толи наследство от Берты Моисеевны, то ли свое, нажитое. У мамочки ярость по отношению к другим, а у Розы — к себе. Провалы в гениальной памяти, смещения, неадекватность…

Никто не мог понять, как она одна села в поезд, своим ходом с вокзала дошла до Поленовского института и сдалась его докторам. Поленовский — свой. Здесь она была медсестрой в войну, сюда, к профессору Шустину, укладывала Пашу Луспекаева спасаться, сюда помогла устроиться Юре Зубкову, талантливому нейрохирургу, который мощно вырос, но был таинственно и страшно убит…

Когда Мила пришла первый раз, Роза стояла у кровати двумя ногами в синей хозяйственной сумке, руками держалась за ручки и говорила, чтобы ей не мешали, потому что она уже в поезде…

— Я еду в Москву, мне нужно быть на репетиции… Это — концлагерь, меня здесь пытают…

Это был ужас поколения. Игорь Петрович Владимиров в последней больнице спрашивал навестившего сына: «Вы из Ка Ге Бе?!.»