Жизнь и приключения артистов БДТ

Если бы поэт Глеб Семенов без вечного своего берета, сутулый, с прической и характером сродни Ходасевичу, не взял его за локоть и не потянул к себе, Р. не попал бы в Дом писателей. Ехать киношным автобусом в Комарово позвали с собой документалисты, снимавшие в театре репетиции «Трех сестер», а теперь, по чистому своеволию и в нарушение приказов, — похороны Ахматовой. Командовал у них режиссер Семен Аранович. Большую часть снятого материала кагэбэшники изъяли, пленку засветили, а Семена на два года разжаловали в ассистенты, на нищую зарплату, не давая никакой режиссерской работы. Хорошо, что он догадался пару коробок утащить домой и задвинуть глубоко под кровать, а то никакого документального свидетельства о похоронах Ахматовой у мира бы не осталось. Эту историю рассказал артисту Р. сам режиссер во время съемок своего первого художественного фильма, в котором Р. оказался замешан. Дочь Семена Арановича вышла замуж за сына Марины Адашевской и Жени Горюнова, артистов БДТ, и тот же рассказ превратился в домашнее предание…

Оказался Р. сведен случаем и с художником-кузнецом Всеволодом Петровичем Смирновым, который сковал большой крест на могилу Анны Андреевны. Был Всеволод Смирнов силен и добр, звал домой и в кузню-мастерскую, возил на дачку под Псков, угощал крепким питьем из высокого посоха. Пили не раз и псковскую, и ленинградскую: в середине восьмидесятых Р. ставил «Розу и Крест» еще и во Пскове, а Смирнов сковал к премьере по черной розе ему и героине. На железную память. Из одной кузни и из одних рук роза у Р. и крест на комаровской могиле. Так в его частной судьбе еще раз встретились Александр Блок и Анна Ахматова…

Проводя дни в Комарове, Р. всегда старался сходить к Анне Андреевне и по мере возможности продолжить диалог. Раз или два, не скажем, по какому поводу, он получал от нее негромкие, но внятные ответы.

Однажды в Москве, распив ноль семьдесят пять «Синопской» завода «Ливиз» под веселую гостиничную закуску, артист Р. и критик той же литеры заговорили о настоящем и будущем. Раскроем карты: речь шла о том, открывать поллитровку «Санкт-Петербург» того же завода или воздержаться. Поскольку они никуда не спешили, в разговор вплелись ностальгические нотки, и, коснувшись завершившейся карьеры артиста Р. в Больдрамте, критик Р. мимоходом сказал:

— Они тебе, конечно, хребет сломали.

На что артист Р. с обычной для дураков уверенностью в себе отвечал:

— Нет, не сломали.

— Сломали, сломали, — повторил критик Р. с обычной для умников верой в свою безошибочность.

— Нет, — повторил своевольный Р.

Но вопрос остался неразрешенным, потому что во время этого диалога поллитровка неожиданно оказалась открытой. Как это вышло, ни тот, ни другой объяснить бы не могли, но спорить с судьбой посчитали глупым…

Читатель, не переживший наших времен, не должен удивляться тому, что артист Р., находившийся внутри протекших событий, часто ничего в них не понимал, тогда как автор, не по чину взявшийся их описывать, делает вид, что понимает. На то и было отпущено последнему драгоценное время, чтобы хоть что-то с трудом сообразить. Поэтому, если сегодня авторские оценки чем-то отличаются от его же прошлых, а тем более от оценок артиста Р., тут не надо искать противоречий или непоследовательности. Наоборот. Сама последовательность перехода от полной глупости к частичной и составляет драматическое содержание и нарративную структуру гастрольного романа. Ученое слово «нарративная», то бишь повествовательная, приведено с единственной целью — произвести умное впечатление на читателя.

Однако, если автор до чего-то все же допер, это не абсолютная случайность, а тяжелая работа трудолюбивого Хроноса. Если же нет, прощения просим, — повод для параллельного диагноза.

В любом случае не следует обижаться на него дорогим коллегам, с которыми Р. изредка встречается если не на новых представлениях, то на новых похоронах. Разница в понимании протекших событий не так значительна, как может показаться, и связана, видимо, не с состоянием стареющих умов, а, скорее, с административным подчинением. Продолжая расписываться за горькую получку в кассовом закуте любимого театра, поневоле догадаешься держать про себя несогласованные оценки славного прошлого…

Будем, однако, надеяться, что наступивший недавно новый век, а тем более тысячелетие, называемое красивым словом «миллениум», все различия мнений ласково согласуют и тихо примирят в рамках всеобщего договора о дружбе и сотрудничестве петербургских погостов…

И все же это отступление появилось вовсе не для красоты, а для закрепления новой очевидности: автор, подумавший было, что годы прибавили ему крупицу ума и толику знания, а стало быть, и права на отдельные суждения, на самом деле явно ошибся. Заслоняясь доморощенным текстом, он вздумал, что имеет право касаться различных табуированных в прошлом тем. Но это доказывает лишь то, что за отчетный период он не просто поглупел, а стал глуп «как сивый мерин» (Н.В. Гоголь), и любыми его суждениями в будущем разумнее всего пренебречь.