Жизнь и приключения Лонг Алека

На пароходе Алексей потерял свое имя и фамилию. Все называли его не иначе, как Лонг Алек. Он привык к этому. Ему казалось, что это и есть его настоящее имя. Он сравнивал датское судно со старой «Бирутой». Все было похожим. Как и там, матросы и кочегары жили в носовых кубриках, а боцман — в маленькой клетушке на спардеке, называемой каютой, хотя в ней с трудом можно было вытянуть ноги.

Капитан, еще не старый датчанин, один из родственников судовладельцев, был далек от команды. Вряд ли он знал имена больше трех или четырех человек из своего экипажа. Разговаривал он только со старпомом, старшим механиком и стюардом. Но если все же приходилось обращаться к матросам, капитан вежливо называл их на «вы».

Второй и третий штурманы, веселые молодые люди, относились к команде хорошо и дружно ненавидели Иенсена. Даже с ними старпом держался высокомерно, постоянно бывал мелочно придирчив.

Работали на «Анни Мёрск» по десять часов. Кормили здесь лучше, чем на «Бируте», платили больше. Алексей получал шесть английских фунтов в месяц.

Команда была разноязыкая. Датчане, шведы, норвежцы. Были два англичанина, немец, негр. Кто не знал датского языка, говорил по-английски. Говорили не ахти как, но понимали друг друга отлично.

Алексей быстро запоминал незнакомые слова и уже мог бегло объясняться. Помогла подготовка, полученная в реальном и в мореходной школе. Ему вообще легко давались языки.

Матросы жили дружно, работали добросовестно. Боцмана Олафсена уважали и, если возникали жалобы, обращались только к нему. Говорить со старшим помощником или тем более с капитаном не приходило никому в голову. Только Олафсен имел на это право. Слово боцмана являлось законом. Возражать ему не осмеливались. Боялись потерять место. Но, к счастью, Олафсен был добрым, веселым и справедливым человеком. Он никогда не кричал, не ругался, не ходил жаловаться к старпому. Зато Иенсен ни одной фразы не мог произнести без отборной ругани. Стоящих ниже себя не считал за людей. Матросы его не любили. Он мог выкинуть с парохода любого только за то, что ему не понравилась физиономия.

Старший помощник много пил и, когда напивался, становился особенно жестоким. Придирался ко всем и ко всему. Однажды пытался ударить матроса, но спокойный голос боцмана отрезвил его:

— Чиф, не советую лезть с кулаками. Может кончиться плохо…

— Но нельзя же работать такими дырявыми руками, — проворчал Иенсен, но драться больше не пробовал. Сразу все понял…

Он имел две странности, о которых знала команда. Иенсен любил кур. На корме стояли клетки, где жили самые породистые птицы. Он покупал их во всех странах, куда заходил пароход. Сам кормил, ухаживал и, когда никого не было вблизи, ласково разговаривал с ними, называл по именам. Среди кур у него были фаворитки.

Не менее сильно он ненавидел негров. Не было еще случая при стоянке в порту, чтобы пьяный Иенсен не оскорбил или не ударил негра. Каких только эпитетов не находилось у него для них!

Единственного негра на «Анни Мёрск», матроса по имени Джакоб, он совершенно терроризировал. Джакоб, не в пример своим обычно рослым и сильным соотечественникам, был маленьким, худым человеком. Матросское дело он знал отлично, и боцман Олафсен поручал ему самые ответственные работы, но зато Иенсен его терпеть не мог. Даже удивительно было, почему у старпома такая ненависть к неграм.

Правда, как-то третий штурман под секретом рассказал, что в молодости, когда Иенсен выступал на ринге в любительских соревнованиях, какой-то негр победил его и богатая невеста отказала штурману. Не будет же она жить с человеком, которого побил черный! Вот с тех пор якобы появилась эта ненависть. Никак он не может простить своего поражения и мстит. Может быть, версия не соответствовала действительности, Даниельсен любил пофантазировать, но факт оставался фактом.

Эта «особенность» старпома часто служила причиной всяких неприятностей, жалоб, штрафов, вмешательства полиции, наказания за нарушение общественной тишины и порядка. Но Иенсена это не останавливало. Достаточно было ему вылить, как он начинал драки с неграми. Сами негры редко давали ему отпор. Знали, что всегда окажутся виноватыми. Лучше уж не связываться и уйти. Не то, чего доброго, угодишь в тюрьму за избиение белого.

Джакоб тоже всегда отмалчивался, когда Иенсен начинал придираться к нему. Отвечал одной фразой:

— Хорошо, чиф.

Он, пожалуй, больше всех остальных матросов боялся потерять место. Когда Иенсен бывал в дурном настроении, а это случалось часто, он обязательно отыскивал работающего Джакоба и начинал «добрый» разговор: