Жизнь и Путь

Одному садху, из Швеции, приснился сон, в котором пораженная рука Махарши вскрылась, и он увидел там голову женщины с взъерошенными седыми волосами. Это было истолковано как карма его матери, ко-

Последний даршан (фото А. Картье-Брессона)

торую Шри Бхагаван принял на себя, когда дал ей мокшу. Но другие подумали, что женщина означает все человечество или саму майю.

В четверг, 13 апреля, врач в качестве полумеры предложил Шри Бхагавану уменьшить перегруженность легких кровью, но он отказался от этого. «Здесь нет никакой необходимости; все будет в порядке в течение двух дней».

Той ночью он приказал своим служителям уйти и спать или медитировать, а его оставить одного.

В пятницу врачи и служители уже знали, что это был последний день. Утром он снова приказал им идти и медитировать. Около полудня, когда ему принесли жидкую пищу, он спросил, пунктуальный как всегда, который час, и затем добавил: «Но впредь время не имеет значения».

Деликатно выражая признательность за долгие годы их служения, Шри Бхагаван сказал служителям: «У англичан есть слово „благодарю”, но мы только говорим сантошам (мне очень приятно)».

Утром огромная толпа колонной проходила мимо открытого дверного проема, безмолвно, в печали и с мрачным предчувствием, и вечером час снова, от четырех до пяти. Все видели, что измученное болезнью тело сократилось, ребра выдавались, кожа почернела: это был жалкий след боли. И, однако, в то же время в течение тех последних немногих дней каждый преданный получил прямой, светящийся, проникающий взгляд узнавания, который переживался каждым как прощальный дар Милости.

В тот вечер после даршана почитатели не разошлись по домам. Горестное предчувствие удерживало их здесь. Незадолго перед заходом солнца Шри Бхагаван приказал служителям посадить его. Они уже знали, что каждое движение, каждое прикосновение причиняло боль, но Махарши просил их не беспокоиться об этом. Он сидел, а один из служителей поддерживал его голову. Врач начал давать ему кислород, но знаком правой руки Шри Бхагаван предложил убрать его. В маленькой комнатке собралось около двенадцати человек, включая служителей и врачей.

Двое из служителей веерами обмахивали его, а снаружи почитатели, как зачарованные, пристально смотрели через окно на движение вееров — знак того, что там еще было живое тело. Репортер одного известного американского журнала безостановочно переходил с места на место, встревоженный пережитым, несмотря на все свои усилия, и решивший не писать ни строчки своего рассказа, пока не вернется из Тируваннамалая к обычным для него условиям. С ним был один известный французский фотокорреспондент [116].

Неожиданно одна из групп почитателей, сидящих на веранде снаружи комнаты, начала пение «Аруначала-Шива». Услышав это, Шри Бхагаван открыл глаза, и они засияли. Он на мгновение улыбнулся с неописуемой нежностью. Из наружных уголков его глаз покатились слезы блаженства. Еще один глубокий вздох, и больше ничего. Не было ни борьбы, ни спазма, ни другого признака смерти: только следующее дыхание не появилось.

В течение нескольких мгновений люди стояли сбитые с толку. Пение продолжалось. Французский фотокорреспондент подошел ко мне и спросил, когда точно это случилось. Негодуя на него за журналистскую бессердечность, я грубо ответил, что не знаю, но затем вдруг вспомнил неизменную вежливость Шри Бхагавана и совершенно верно ответил, что в 8.47 вечера. Он рассказал, и я мог теперь почувствовать, что фотограф возбужден, как шел по дороге, и точно в указанное время громадная звезда медленно пересекла небо. Ее видели многие, даже на таком большом расстоянии, как Мадрас, и чувствовали в ней Предвестие. Звезда ушла на северо-восток, по направлению к пику Аруначалы.

После начального оцепенения разразился исступленный взрыв горя. Тело, в сидячей позе, вынесли на веранду. Мужчины и женщины столпились перед оградой веранды, чтобы видеть. Какая-то женщина упала в обморок. Другие громко рыдали.

Тело, украшенное гирляндами цветов, поставили на кушетку Нового Холла, и почитатели столпились там и сели вокруг него. Ожидалось, что в самадхи лицо будет подобным скале, но оно оказалось настолько отмеченным болью, что это сжимало человеческое сердце. Только постепенно в течение ночи атмосфера непостижимого спокойствия возвращалась к нему.