Читаем Жизнь и рассказы О. Генри полностью

Громадный город небоскребов, стремительно мчащийся, грохочущий транспорт, ослепляющие огни торговых реклам, рестораны, театры, улицы, заполненные многоликой спешащей толпой, — этот внушительный урбанистический образ, столь привычный в дальнейшем у американских писателей, был впервые с таким напором и интенсивностью утвержден в американской литературе именно в книгах О. Генри.

Нью-Йорк не пугает и не отталкивает писателя. Напротив, он находит в нем неисчерпаемый источник ярких и памятных впечатлений. Из биографии О. Генри известно, что он проводил много времени, странствуя по людным и шумным нью-йоркским стритам и авеню и более пустынным и мрачным нью-йоркским окраинам, днем и ночью, зимой и летом, наблюдая и изучая город в самых различных аспектах. Он ловит «.пульс города» и рассказывает о зданиях и улицах, как если бы неудержимо притягивающая его каменная громадина была чувствующей и страдающей, подобно населившим ее живым существам. «Нечего здесь проливать слезы, леди и джентльмены, это всего только самоубийство улицы. С воплем и скрежетом Четвертая авеню ныряет головой вниз в туннель у пересечения с Тридцать Четвертой улицей — и больше никто ее уже не увидит» («Багдадская птица»).

Рисуемый им нью-йоркский ночной пейзаж, открывающийся из окна многоэтажного здания, свидетельствует о непритворном опьянении художника-урбаниста:

«Далеко внизу лежал город, фантастический пурпурный сон. Неравной высоты и формы дома были как изломанные очертания скал, окаймляющих глубокие и капризные потоки. Одни напоминали горы, другие выстроились длинными ровными рядами, как базальтовые стены пустынных каньонов. Таков был фон этого изумительного, жестокого, волшебного, ошеломляющего, рокового и великого города. Но в этот фон были врезаны мириады блистающих параллелограммов, кругов и квадратов, источавших цветные огни. И из этой пурпурной и фиолетовой глубины возникали, словно сама душа города, — звуки, запахи, трепеты, из которых слагалась его жизнь» («Поединок»).

«Четыре миллиона» ньюйоркцев, выступающих персонажами этих рассказов О. Генри, также в известной мере являются его личным открытием. В роли толпы, заполняющей, улицы и площади города, «четыре миллиона» составляют часть общего урбанистического пейзажа. Сколь ни очарован писатель «общим планом» большого города, сильнее всего его занимают люди. О. Генри расчленяет толпу, чтобы показать отдельного обитателя шумных нью-йоркских улиц. Но при том он не уводит его далеко от толпы, — книги О. Генри тесно населены, — и его ньюйоркцев мы видим в переплетении и столкновении их судеб.

Уже говорилось, что писатель рекрутирует своих персонажей из любых социальных классов. Но главные и характернейшие герои нью-йоркских рассказов О. Генри относятся к той обширной прослойке населения большого города, которая, не принадлежа к наиболее эксплуатируемым заводским и фабричным рабочим, тем не менее постоянно находится на грани материальной необеспеченности, почти нищеты. Это мелкие конторские служащие, клерки и секретарши, приказчики и продавщицы в лавках и универмагах, подручные и мастерицы из портновских, шляпных или иных заведений, официанты, шоферы и кебмены, репортеры, хористки, начинающие литераторы, артистическая богема из Гривич-Виллиджа.

Маленькие люди в капиталистическом городе, они ошеломлены его мощью, богатством и блеском, тешат себя надеждой, что преуспеют в своих начинаниях, мечтают о благополучии и счастье. Продавщица модных нарядов думает выйти замуж за миллионера. Клерк рассчитывает на скорое продвижение по службе. Художник на своей мансарде надеется вскоре создать шедевр, который принесет ему славу. В провинциальных городках и на фермах, откуда они приехали жизнь была бесперспективной, томительной по сравнению с возможностями, соблазнами, которые уготовил для них Нью-Йорк. Но как пробиться к этим миражам, как завладеть ими?

О. Генри находит убедительные гротескные ситуации, чтобы показать, как город-гигант, «мегалополис» берет человека в тиски, лишает привычных связей и навыков, которые еще недавно позволяли ему в каком-нибудь захолустном, медвежьем углу общаться «на равных» с себе подобными.

В «Разговоре о погоде» недавний провинциал, доведенный до исступления сухостью и неразговорчивостью ньюйоркцев, угрожая оружием, заставляет хозяина ресторанчика побеседовать с ним о погоде.

В «Квадратуре круга» человек приезжает в Нью-Йорк со специальной целью отыскать и убить своего земляка — по действующим еще в их местах обычаям кровной мести. Но, попав в часы пик на нью-йоркскую улицу, в окружение равнодушной спешащей толпы, он чувствует себя до того одиноким, безнадежно потерянным, что когда наконец встречает врага, то вместо того, чтобы всадить в него пулю, радостно жмет ему руку.

Драматичная жизнь гигантского города полна неожиданностей, и О. Генри демонстрирует их в изобразительной манере и в ритме комической киноленты первых лет кинематографа:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука