Жизнь и реформы

Основное направление оставалось тогда верным. Велась борьба с извращением истории и лакировкой действительности, опрокидывались идолы, воспрянули духом несправедливо гонимые и обиженные. Под напором молодых рухнули твердыни консерваторов в творческих союзах. Застрельщиком этого бескровного переворота стали кинематографисты, переизбравшие на своем V съезде все прежнее руководство союза, — его возглавил Э.Климов. Этому примеру скоро последовали писатели, художники, архитекторы. Дольше всех сумели продержаться «старики» в Союзе композиторов — уж очень высок был авторитет Тихона Хренникова, многие десятилетия умело направлявшего организацию советских музыкантов. Но и ему пришлось в конце концов уступить дорогу «новым людям».

Сколько было тогда восторгов, какие речи произносились о том, что покончено наконец с засильем чинуш и бездарей, открываются небывалые возможности для вольного творчества. И действительно, в первое время появилось несколько интересных театральных постановок, фильмов и повестей — в основном документальных. Но уже очень скоро крайний радикализм реформаторов начал мстить за себя. Бесплодными оказались попытки зачеркнуть художественное наследие советского периода. Вытолкав взашей былые авторитеты и усевшись в секретарских креслах, радикалы не смогли создать сколько-нибудь значительных произведений и тем более — нормальной творческой атмосферы.

В феврале 1987 года на Политбюро зашла речь о творческих союзах. Самое плохое, сказал я, если в такое время интеллигенция погрязнет в склоках, сведении счетов. Иногда просто стыдно читать, что происходит на собраниях. В то же время многие художники хотят помочь продвижению реформ, и ничто не может заменить в этом литературу, кино, театр. Накануне я был в «Современнике» на спектакле по пьесе М.Шатрова «Большевики». Зал был буквально заряжен, соотносил каждую реплику с тем, что происходит сегодня. И мне вновь подумалось, что не следует командовать художниками, инструктировать их, нужно по мере возможности помочь им понять замысел перестройки, найти в ней свое место.

К этому, в сущности, и сводилась наша новая политика в области культуры. С одной стороны, покончили с «бульдозерными методами»[10] (эту метафору вполне можно отнести не только к живописи, но и ко всем другим искусствам), поддержали деятелей культуры, выступивших практически с единых позиций против наплыва халтуры, пошлости, разложения. Настойчиво предлагали мы расширять гласность в сфере культуры, народу возвращались одна за другой ценности, которых он был лишен. Потоком пошли переводы многих значительных произведений, созданных в мире за десятилетия, не допущенных либо просто не дошедших до советского читателя.

Открылись запасники музеев, достоянием публики стали шедевры Филонова, Кончаловского, Шагала и многих других художников, оказавших огромное воздействие на всю живопись XX столетия.

Мне не надо было мучительно думать, какую роль следует отвести художественной интеллигенции. С самого начала я понимал, что без нее не удастся поднять общество на перестройку, но включить ее самое в этот процесс тоже крайне не просто.

Я старался не пропускать сколько-нибудь значимых театральных постановок и кинофильмов, посещал выставки, встречался с актерами, писателями, музыкантами по их просьбе или сам приглашал для беседы.

Вспоминаю встречу с писателями в начале лета 1986 года. Дело шло к очередному их съезду, возникли острые дискуссии, появились группировки, грозившие расколом союза. И я решил пригласить писателей для откровенной беседы.

В зале Секретариата ЦК собралось человек 25 ведущих деятелей писательского цеха. Я откровенно поделился с ними своей оценкой обстановки, подчеркнул, что мы нуждаемся в поддержке творческой интеллигенции, поинтересовался, как они намерены распорядиться литературными делами.

Обмен мнениями проходил сумбурно, но, хотя присутствовали представители соперничавших группировок, превалировало настроение в пользу того, чтобы отложить цеховые распри, активнее поддержать перестройку. Пожалуй, благотворную роль сыграли мудрые выступления «старейшин» — Леонида Леонова и Сергея Залыгина.

Накопление проблем, все более острые столкновения интересов сказались на атмосфере моих встреч с интеллектуалами. Я всячески стремился погасить страсти, умерить ожесточение, но чем дальше, тем меньше это удавалось. Верх брали групповые интересы: борьба за тот или иной журнал, за Литфонд, места в секретариатах, правлениях союзов. Творческие и общенациональные интересы уходили на задний план, ими переставали заниматься. Стыдно вспомнить, как себя вели в то время некоторые интеллигенты дома и за границей, сколько истерических поношений всего и вся приходилось слышать.