Читаем Жизнь и шахматы. Моя автобиография полностью

– Не волнуйся, Толя! – Сам мелодичный голос Стригановой уже звучал успокаивающе. – Сейчас что-нибудь придумаем. – И с непоколебимой верой в силу слова и во все человечество она пишет мне на английском записку с просьбой к читающему сие послание оказать помощь советскому шахматисту, который едет на чемпионат Европы в Гронинген.

Сажусь в поезд с выданными чеками Внешпосылторга, которые, как меня уверяли, легко поменяю в любом отделении любого банка, и с лелеющей сердце бумажкой от Стригановой. Оказываюсь в одном купе с афроамериканкой из Гвианы – студенткой Института дружбы народов, которая сразу же пытается наладить общение по-английски. Жестами объясняю бесполезность ее усилий и протягиваю записку. Она читает и заливисто хохочет, обнажая свои белоснежные зубы, счастливыми обладателями которых бывают только люди с темным цветом кожи. Я не понимаю, чем вызван этот приступ смеха, но она уже спрашивает по-русски:

– А как же ты объяснишь, какая именно помощь тебе нужна, а главное, как поймешь, что тебе ответят?

Эйфория от обретения записки тут же померкла. Весь путь до Амерсфорта провел я в беспокойстве: встретят – не встретят, приедут – не приедут. Решил, что, если встреча не состоится, подойду к кассе и, показав записку, буду тыкать в слово «Гронинген». Дай бог поймут, что мне нужно, и продадут билет. Ну а гульдены перед этим обрету в обмен на полученные чеки. На мое счастье, я еще не знаю, что эти «замечательные» чеки согласятся обменять только в одном отделении государственного банка Гронингена, которое мы с организаторами обнаружим далеко не в первый день моего пребывания на чемпионате.

В Амерсфорте в страшном волнении спускаюсь на перрон и останавливаюсь у вагона. Перрон пустеет, и в конце концов на нем остаются только два человека: растерянный худенький юный советский шахматист и высокий статный голландец с шахматной доской под мышкой и белым королевским пуделем на поводке. Меня встречал организатор международных шахматных турниров – известный во всем мире мистер Витхуиз. Не меньше его самого был известен и встретивший меня с ним за компанию пудель по кличке Фиде [2]. Меня снабдили билетом и инструкциями, и до Гронингена я добрался без приключений.

Небольшие приключения, однако, ждали меня и на обратном пути. Возвращался я уже в ранге чемпиона Европы в компании польского шахматиста Ежи Леви, который владел английским чуть-чуть лучше меня. А пересадок уже требовалось сделать не одну, а две. И на первую пересадку в городе Цволле было у нас всего четыре минуты. Выскочив на перрон, впрыгнули в первый попавшийся состав из нескольких стоящих на путях. Двери тут же захлопнулись и поезд тронулся. К счастью, с составом мы не ошиблись, благополучно добрались до Амерсдорфа и пересели на конечный поезд. Чем ближе польская граница, тем заметнее нервничает Леви; интересуюсь:

– Что с тобой, Ежи?

– У меня полный чемодан подарков. – Кивает на один из своих чемоданов. – Найдут – отберут.

– Хочешь, скажу, что это мой?

– А ты можешь?

– А почему нет? Еду транзитом, ничего не вывожу, ничего не ввожу.

– Слушай, ты так меня выручишь. Я что-то не рассчитал. Набрал своим подарков, а только потом вспомнил о «доброте» наших таможенников.

– Ежи, всё в порядке, не переживай. Тем более у меня совсем немного вещей.

– А ты какие подарки купил? – живо интересуется Леви.

– Если честно, то никаких, – спокойно отвечаю, не чувствуя ни малейшего смущения.

Помню, что из самой своей первой заграничной поездки в Чехословакию привез маме красивый шерстяной свитер, потом, наверное, привозил какие-то мелочи, но цели привезти подарки у меня никогда не было. Всегда было жаль тратить время на походы по магазинам, на тяжкие раздумья, что именно купить и как не промахнуться с размером. Я всегда с удовольствием возвращался и возвращаюсь из поездок с деньгами и прошу близких самим приобрести подарки по своему вкусу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное