Читаем Жизнь и шахматы. Моя автобиография полностью

В шестьдесят девятом году во главе Венесуэлы встал первый демократический президент Рафаэль Кальдера, до которого страной управляли исключительно военные диктаторы. Кальдера приехал в СССР с официальным визитом, во время которого были подписаны договоры о двустороннем сотрудничестве. Как правило, наладить отношения между странами легче всего и быстрее в областях культуры и спорта. Что касается непосредственно шахмат, то этот вид спорта был в Венесуэле запрещен. Не обладая дюжими интеллектуальными способностями, военные диктаторы причислили шахматы к азартным играм. Не разрешалось проводить турниры, играть же внутри семьи или в дружеской компании не возбранялось, однако внутри страны шахматы не производились и не продавались. Их можно было привезти из-за границы в подарок или для личного пользования, но пошлина на ввоз фигурок была достаточно высока и рассчитывалась не по комплектам, а по весу. Кальдера, став президентом, эти указы отменил и вернул шахматам их обычное положение без каких-либо запретов. Не думаю, что сам он был игроком, однако к шахматам относился с большим уважением. Поэтому, когда кто-то в его ближайшем окружении предложил провести в Каракасе международный шахматный турнир на кубок президента для поднятия престижа Венесуэлы на мировой арене, Кальдера эту идею с восторгом поддержал.

Шахматы тогда были на исключительном подъеме во всем мире. Огромное количество сильнейших шахматистов было в европейских странах. В Соединенных Штатах семимильными шагами двигался к лидерству Бобби Фишер. В Советском Союзе собрался целый анклав претендентов на мировую корону. Конечно, серьезный мировой турнир был невозможен без участия советских шахматистов, и в Министерство спорта СССР направили телеграмму из Каракаса с просьбой прислать на турнир достойных участников. Я уже говорил о том, что планы в шахматах если и не писались пятилетками, то на год вперед утверждались обязательно примерно в ноябре года предыдущего. Приглашение же на июньский турнир в Каракасе прилетело к чиновникам примерно в марте, и они, недолго думая, даже не стали рассматривать это предложение, сухо ответив, что свободных шахматистов нет, планы перестроить нельзя, извините и до свидания.

На этом мое участие в турнире могло бы закончиться не начавшись. Однако президент страны не был бы президентом, если бы не умел проявлять настойчивость в важных для себя вещах. Пересилив гордость и наверняка возникшее раздражение от неуважительного ответа из нашего министерства, он позвонил лично Андрею Андреевичу Громыко, который был в то время министром иностранных дел, и напомнил о подписанных соглашениях. Громыко тут же связался с министром спорта Павловым, который отдал распоряжение недобросовестным подчиненным думать головой и не портить едва зародившиеся дипломатические отношения.

Итак, турнир включили в план, но отправлять меня туда не собирались. Ведь теперь сильные мира сего дали ясное указание отправить в Венесуэлу сильнейших. Но указания указаниями, а уговорить Спасского и Петросяна отправиться в Каракас никому не удалось. И стращали, и просили, и сулили, но темная страна, в которой никто из шахматистов до этого никогда не был, пугала намного больше возможных санкций или дивидендов. Претенденты отказались, а следующими в списке сильнейших стояли уже Штейн и я. Не знаю, почему меня не настораживали причины, заставившие более старших и опытных товарищей отказаться от турнира. Возможно, именно возраст заставлял думать о том, что море по колено, а Каракас ничем не страшнее, например, Гронингена. А возможно, интуиция подсказывала мне, что для обретения шанса надо соглашаться на всё, ведь просто так шансов судьба не посылает.

Так или иначе я согласился на поездку в Каракас и с этим решением уехал на чемпионат России в Куйбышев – нынешнюю Самару. Помню, что в те времена город производил впечатление абсолютно голодного, буквально богом забытого места. В нем было значительное количество градообразующих секретных предприятий авиационной и электронной промышленности, внутри которых находились продуктовые распределители. Полки же обычных магазинов оставались пустыми. Рыбные прилавки были под завязку забиты нататенией – рыбой, богатой фосфором и довольно приличной на вкус, но когда этот вкус приходится повторять каждый день, то довольно быстро начинаешь испытывать отвращение. Мяса же не было совсем, даже в ресторане лучшей гостиницы города – «Интурист», где мы с Фурманом остановились, в борще вместо говядины плавало сало. Как же были мы благодарны Кальдере, организовавшему турнир, когда из Ленинграда в Куйбышев был направлен специальный человек, чтобы я срочно заполнил анкету и подписал какие-то выездные документы. Ведь кроме документов привез нам Александр Григорьевич Бах – ныне известный международный арбитр – куриный бульон, заботливо сваренный женой Семена Абрамовича. Возможно, именно благодаря силам, поправленным этим бульоном, я выиграл чемпионат и отправился в Москву получать документы, чтобы улететь в Каракас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное