Жизнь и смерть генерала Корнилова

Узнав, что пересадки не будет, публика действительно хлынула в поезд, и начались давка, ругань, и вагон вмиг наполнился едким махорочным дымом. А мы уже тепло и уютно устроились в неосвещенном вагоне и начали даже дремать. Людей я устроил на верхней полке, и они, чувствуя себя до некоторой степени вне опасности, были счастливы своим положением и местом.

Около восьми часов вечера мы приехали в Калиновичи. Вокзал был битком набит серой солдатской массой. Кто только с котомкой на плечах, а кто и с винтовкой бежали к пришедшему поезду, стараясь запастись местами и, узнав, что поезд дальше не пойдет, ругаясь, возвращались назад. Ночь была морозная, и шел мелкий снег, который, падая на платформу вокзала, искрился тысячами алмазов при свете газовых фонарей. Кругом была исключительно серая солдатская масса, штатских лиц не было видно. На вокзале уже не было ни буфета, ни ресторана.

– Коль хочешь жрать, то сбегай в город. Он недалече, только в семи верстах! – резонно и мудро отвечали товарищи на мой вопрос, где можно достать что-нибудь поесть.

Пол вокзала, мокрый и грязный от снега, вносимого тысячами ног товарищей и сейчас же превращавшегося в липкую грязь, был очень скользок. Случайно заметив в комендантской комнате свет и горящую печь, я, заглянув туда, увидел молодого коменданта, сидящего за столом и писавшего. Недолго думая, я вошел в комнату.

– Господин корнет, разрешите войти, – обратился я к писавшему что-то коменданту, стоя на пороге.

– Да-с! – ответил он, не поворачиваясь ко мне и продолжая писать.

Войдя, я прямо направился к печке, желая отогреться и просушить тряпье на своих полуголых ногах, достаточно промокшее за день.

– Ну, что скажете, товарищ? – спросил комендант, окончив писать, но все еще не поднимая головы от своей написанной бумаги.

– Ничего, разрешите отогреться, господин корнет! – попросил я.

– Откуда вы знаете, что я корнет, а не прапорщик? – задал мне вопрос комендант, слегка улыбаясь.

– Ваши канты на петлицах говорят, что вы кавалерист, а ваше лицо – что вы имеете чин не больше корнета.

– За…ббав…но, брат! Небось, вы тоже кавалерист? – спросил, уже смеясь, комендант.

– Так точно, я вахмистр Татарского конного полка. Еду домой в отпуск, и вот по дороге меня товарищи обобрали. Приходится ехать домой в таком виде, – сказал я, обращая его внимание на себя.

– Ах, вот как! Как наша славная конница? Держится еще на фронте? Небось, она не так разложилась, как товарищи-пешехонцы? – спросил комендант.

– Никак нет, ваше благородие, – отчеканил я, и, увидя недалеко от себя мешок с сушеными фруктами, запустил туда руку, желая полакомиться.

Фрукты эти, по словам коменданта, были конфискованы. Взяв с разрешения коменданта немного фруктов, я собирался было постепенно набить ими себе полные карманы, но все мои планы были разрушены небритой и грязной рыжей физиономией Реджэба Гельдиева, показавшейся в приоткрытой двери.

– Разрешите, ваше благородие, моему брату также отогреть ноги, – попросил я коменданта.

– А, пожалуйста, пожалуйста, своей кавалерии разрешается! – слегка улыбаясь, произнес комендант, опять начав что-то писать.

Мы с Реджэбом, хорошо устроившись, были заняты усиленным вытаскиванием сушеных абрикосов и яблок, как вдруг в комнату вошел в форме какой-то железнодорожник и, поднося коменданту какую-то бумажку, сказал:

– Слушайте, вот что я получил по телеграфу. Прочтите и примите соответствующие меры. Это по военной части, следовательно, по вашей. Мое дело маленькое: я должен встречать и провожать поезда. А что это за господа, так удобно здесь разместившиеся? – спросил вошедший, по-видимому, помощник начальника станции, отдав коменданту принесенную им бумагу.

– Я разрешил – пусть греются! – лениво ответил комендант, взяв принесенную бумагу, и, пробежав ее, вдруг воскликнул:

– Что за черт?! Тут едет Корнилов? Обыскать тщательно все вагоны и проверить документы пассажиров! Нет, да они с ума сошли! Я не в силах осуществить это. Как я могу проверить документы, когда в битком набитые вагоны нельзя и войти! Хороша проверка! Эти бы господа сами приехали сюда, да и проверили бы документы у товарищей. Какой дурак сейчас может допустить мысль, что Корнилов находится здесь, а не на Дону? Я думаю, что ему снится сейчас тридцать третий сон! – возмущался комендант абсурдностью телеграммы.

– Хорошо, я вызову исполком и войска. Пусть оцепят поезд и сами ищут Корнилова, а я это сделать не могу, так как не имею ни людей, ни сил для исполнения этого приказа! – говорил он, беря телефонную трубку.

– Конечно, сделайте для вида что-нибудь, а там видно будет! – советовал железнодорожник, уходя.

– Исполком!.. Исполком? Товарищ комиссар? Я товарищ комендант! Будьте добры приехать сюда и арестовать Корнилова. А! Да… да, Корнилов едет с этим поездом! Нет, я его в лицо не знаю! Да, по фотографической карточке! Да, захватите наряд для охраны его! Что? У меня всего три солдата. Я не могу, нет сил! Да, да – он же… Корнилов! Да ей-богу же!.. Получил сейчас телеграмму! – говорил комендант и повесил трубку.