Жизнь и смерть генерала Корнилова

Куропаткин делал ошибку за ошибкой, принимал неверные решения, чаще планировал отступления, чем наступления, чем вызывал ярость не только у офицеров, но и у солдат.

— Куропатка — птичка для косоглазых безвредная, лишний раз не клюнет, — горько посмеивались солдаты в окопах, — даже муху обидеть побоится, не то что япону мать... Что же касается нас, то... — солдаты невольно вздыхали, — а-а, лучше об этом не говорить вовсе.

Проиграв все битвы, выпавшие на его долю, Куропаткин по реке Хуньхэ отступил к Мукдену. Генерал Стессель к этой поре благополучно подготовил сдачу Порт-Артура. Дело дошло до того, что не только командующие армиями, — как, например, генерал Гриппенберг, но даже командиры корпусов — Церпицкий, Штакельберг — начали принимать решения самостоятельно и, когда Куропаткин отдавал приказ отходить, наоборот, яростно бросались на неприятеля в атаку.

Так, двенадцатого января 1905 года Первый сибирский корпус генерала Штакельберга в вое метели без единого выстрела и без всяких приказов взял Хейгоутай — хорошо укреплённый опорный пункт генерала Оку. Оку засуетился, занервничал, двинул на выручку своему окружённому штабу резервы — те расколотились о полки корпуса, как недоваренные куриные яйца о кирпичную стенку, только желток потёк вниз да к кладке прилипла скорлупа. Не в шутку напуганный таким успехом Штакельберга Куропаткин поспешно послал к нему штабного офицера, приказывая остановить наступление, но упрямый генерал не послушался приказа и скрестил шпаги с армией Оку. Один-единственный корпус с целой армией. Это было, выражаясь убогим языком современных мыслителей, «круто».

Штакельберга поддержал командир Десятого корпуса генерал Церпицкий, малость поднажал — и японцы побежали. Побежали как миленькие — лишь снег сзади вздымался кудрявыми облачками.

Командующий армией Гриппенберг назначил штурм Сандепу — главного укрепления генерала Оку, и генералу этому также пришлось бы смазывать пятки либо поднимать руки и под белым флагом прошествовать куриной поступью в русский тыл, но опять вмешался Куропаткин, отменил штурм, корпус Церпицкого отвёл за реку Хуньхэ, Штакельберга же за самостоятельность отстранил от должности и провалил наступление. Победу, которую с таким трудом добыли его подчинённые, он буквально выломал из их рук и швырнул японцам под ноги, в грязь. Штакельберг, пребывая в ярости, говорят, сам себя отхлестал плёткой.

Гриппенберг сложил с себя полномочия командующего армией и послал телеграмму в Санкт-Петербург, царю, с объяснением, почему он это сделал. Попросил разрешения приехать в столицу и лично, «вживую» рассказать о том, что происходит на фронте.

Свидетельств того, что царь ответил на телеграмму Гриппенберга, нет — он продолжал по-прежнему доверять «бабушке в галошах» — генералу Куропаткину.

Хоть и было много снега, валил он с небес и валил, и выглядела зима под Мукденом страшной, лютой, а морозов особых не было. Многие офицеры так и не надели на головы папахи — предпочитали ходить в фуражках, щегольски сдвинув их на одно ухо.

Поскольку Куропаткин в ход событий ещё не вмешался, то здорово пахло победой — в воздухе носился её хмельной дух, смешанный с запахом хорошего вина.

Все беды начались, когда вялый, словно невыспавшийся, нерешительный Куропаткин высунул голову из тёплого бабьего капора наружу и отдал первое приказание... Вскоре Корнилова вызвал к себе генерал Добровский:

   — Лавр Георгиевич, выручайте! Кроме вас послать больше некого...

   — Что случилось?

   — Второй стрелковый полк на плечах японцев ворвался в деревню Чжантань-Хенань и попал под сильный огонь. Командир полка Евниевич погиб...

   — Господи, — не выдержал Корнилов. Полковника Евниевича он хорошо знал. — Толковый был командир!

   — Полк залёг под огнём. Его надо срочно вывести, иначе японцы вырубят полк целиком, не оставят ни одного солдата.

Вскочив на лошадь, Корнилов бросил ординарцу — прыткому тамбовскому парню по фамилии Федяинов:

   — За мной!

Федяинов также поспешно вскочил на лошадь, шлёпнул её ладонью по гулкому боку.

Под копытами чавкал, летел в разные стороны мокрый снег, тяжёлые сырые облака, низко повисшие над дорогой, тряслись и мотались из стороны в сторону в такт лошадиному бегу.

Неожиданно над дорогой с трубным гудом пронёсся снаряд, лёг на боковину пологой, с облезлой макушкой сопки. Вывернутая наизнанку земля покрыла сопку чёрным бусом. Корнилов в сторону взрыва даже не повернул головы — пригнувшись, продолжал скакать.

За первым снарядом принёсся второй, всадился в неубранное гаоляновое поле, расположенное в низине между двумя взгорбками, в воздух взлетел высокий плоский столб, снег, собравшийся на поле, разом вскипел и сделался чёрным. Федяинову стало страшно, он ткнулся головой в шею лошади и зажмурил глаза.

Стрельба была неприцельной, японцы послали эти снаряды случайно, но всадники попали точно в вилку, и третий снаряд мог накрыть дорогу вместе с людьми, ординарец это понимал хорошо, потому так и жался к шее лошади.

Но третий снаряд не пришёл, стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.