Жизнь и смерть генерала Корнилова

Волк захрипел и лёг на камни, Керим несколько минут постоял над ним, держа оружие наготове и глядя, как дрожь волнами прокатывается по пушистой шкуре, он думал, что волк поднимется вновь, но тот не поднялся, из пасти у него вырвался горький стон, голова дёрнулась, и зверь замер. Теперь уже навсегда.

Ухватив волка за заднюю лапу, Керим оттащил его к первым двум волкам — там было сподручнее снимать шкуры со зверей.

   — Жаль только, соли у нас мало, — проговорил Керим обеспокоенно, — как бы шкуры не протухли. И мука нужна.

   — У меня есть немного муки, — сказал Мамат, — я взял с собой на всякий случай.

   — Молодец, Мамат! Вот что значит умная голова досталась человеку и управляет телом, а у меня и голова дурная, и тело...

   — Не кори себя, Керим! И голова у тебя умная, и тело ловкое. И рука твёрдая, и глаз острый, и ноги быстрые.

   — Но муки-то я не взял.

   — И снежный барс может споткнуться.

Мамат, успокоив коней, насыпал им в торбы корма, проверил, нет ли где в торбах худобы, иначе дорогое зерно утечёт, достал из чехла острый чарикарский пчак — нож, украшенный яркими золотыми метками — звездой и полумесяцем, стал помогать Кериму.

   — Главное — довезти шкуры до своей кибитки, чтобы не завоняли, — пробормотал Керим, ловко орудуя ножом.

   — Не должны завонять. Мы ещё пару часов простоим в этом ущелье, они успеют обветриться.

Вскоре край самой высокой горы, запечатавшей дальний выход из ущелья, озарило розовое сияние, словно бы из тёмной небесной глуби пролился свет, вершина горы загорелась призывно и тут же погасла — это начало играть невидимое утреннее солнце, через несколько минут на макушке горы снова вспыхнуло розовое сияние.

Запахло свежестью — с горных ледников прибежал ветер, сдул рябь с бурчливой холодной речушки. Разглядев невдалеке несколько кустов арчи, Корнилов взял топор и пошёл к ним. Утренний холод в горах может просадить до костей кого угодно, надо было согреться.

Капитан наотмашь рубанул топором по узловатому, в болевых наплывах и наростах корню арчи, корень оказался таким прочным, что топор отлетел от него, будто от резиновой колоды, едва не вывернув капитану руку, на тугом, с ободранной кожицей наплыве остался лишь мелкий порез.

— Ну и ну! — удивился Корнилов. — Арча не уступает по твёрдости самшиту. Надо же!

А самшит — это железное дерево, есть породы благородного светлого самшита, похожего на тающий воск, которые тонут, будто металл, в воде.

Остриём топора Корнилов провёл по порезу, примеряясь, потом коротко, не делая замаха, рубанул по корню. Нет замаха — нет отдачи.

Отдачи действительно не было, руку не пробило болью, как в прошлый раз, порез же на наплыве не увеличился совсем, словно и не было никакого удара. Корнилов закусил зубами нижнюю губу — не любил, когда что-то не получалось, привык всегда добиваться своего, если же цель ускользала, он настигал её. И неважно, что это была за цель, малая или большая — это совершенно не играло роли.

Он снова ударил топором по железному арчовому корню. Потом ударил ещё раз. Через пять минут он притащил к костровищу целый куст — арча оказалась тяжёлой, она действительно была будто сработана из железа, — отодрал от куста несколько кривых лап и достал из кармана спички.

Спички были английские — сделаны не так топорно, как петербургские, похожие на гребень для расчёсывания конских хвостов. Петербургские спички можно держать только в хурджуне либо в полевой сумке, а английские легко помещаются в кармане халата. Капитан невольно поморщился — хотелось бы, чтобы было наоборот. Корнилов даже в мелочах оставался патриотом земли, на которой жил.

А вот горят наши спички лучше, чем английские, и ломаются английские часто — только гнилое хряпанье раздаётся: хряп — и нету спички. И огня тоже нету, подумал он, израсходовав с десяток спичек, прежде чем под горстью мелких лап, сложенных вместе, занялось бледное синеватое пламя.

Главное — чтобы рахитичный костерок этот запалился, пустил струйку белого пахучего дыма, затрещал смолисто, защёлкал, далее же огонь разгорится сам по себе. Арча — дерево жаркое, горит как спирт.

Вскоре в воздух поползли неровные, нетрезво покачивающиеся струйки дыма — костёр занялся. Корнилов покосился в сторону двух проводников, обдирающих волков, — текинцы работали проворно, ловко, молча, шкура одного из зверей уже валялась на камнях. Капитан вновь двинулся к кустам: надо было срубить вторую арчу — одной костёр не удержать.