Жизнь и смерть Гришатки Соколова

- Не шевелись! Кто такие?

- Мы здешние, здешние, тоцкие! - закричал во всю мочь Гришатка.

Смотрит мальчик - мужики незнакомые. Обступили они приехавших со всех сторон. Вышел вперед горбоносый, в треухе детина:

- Здешние, не здешние - слазь!

Схватились Ферапонт и Хаким за сабли. Гришатка руку быстрей к пистолету. Да где тут! В один момент набросились мужики на конных. Стащили на землю. Руки за спины. Скрутили, связали.

- Тащи их, тащи к командиру! - кричит горбоносый в треухе.

Потащили крестьяне.

Вот так встреча! Вот так честь и приветствие!

"УХ ТЫ! ОХ ТЫ!"

Приволокли мужики пленников к командиру. Втащили в каменный дом к Хлыстову.

Глянул Гришатка - Вавила!

Глянул Вавила - Гришатка!

- Ух ты!

- Ох ты!

Смотрят мужики остолбенело на Вязова. Горбоносый почесал за ухом. Понимает, что вышла промашка. Видать, и вправду не тех словили.

Рассказал Вавила Гришатке, в чем дело. Вот уже две недели, как он здесь, в Тоцком. Послал Рейнсдорп дровокола в Тоцкое за продуктами.

Трудно с харчами сейчас в Оренбурге. Приехал Вязов, а назад не вернулся.

Снова, как весной, заволновались тоцкие мужики. Избрали Вавилу своим командиром.

К тоцким присоединились крестьяне соседних сел и деревень. Организовался целый отряд. Волю всем объявили. Землю барскую стали делить. А вот теперь собираются идти в Берды к Пугачеву.

- Порядок у нас строгий, - объяснил Вавила. - Охрана. Вы уж не сердитесь, что так получилось, - обратился он к Хакиму и Узловому.

- А как же Хлыстов? - задал вопрос Гришатка.

- Повесили, повесили, вздернули. Да ты-то мамку видел? Эй, позвать Соколову! - крикнул Вавила.

Прибежала Гришаткина мать, взвыла при виде сына:

- Кровинушка, родненький, дитятко!

Плачет, не верит своим глазам.

- Он, он. Он самый, тетка Лукерья, - улыбается Вязов.

Примчалась сестренка Аннушка. За ней дед Тимофей Васильевич.

За ними соседи и просто тоцкие жители. Набился хлыстовский дом до отказа.

- Гришатка, Гришатка! Ух ты! И стрижен на казацкий манер, и пистолет, и сабля, и шапка, гляди, мерлушковая!

Пришлось Гришатке до позднего вечера рассказывать всем про Берды, Оренбург и Пугачева.

Пробыл мальчик в Тоцком три дня. На могилку сходил к родителю. Вволю поплакал. Повидал своих старых дружков и приятелей. Удаль свою в стрельбе показал. Похвастал про Авзянский завод.

Но вот пора и назад к царю-батюшке.

- Вот что, - сказал Вавила. - Едем все разом.

Собралось Вавилово войско. Кто конно, кто пеше, кто в санках. Присмотрелся Гришатка. Ба - и дед Тимофей Васильевич тут же! В новых, привезенных Гришаткой козловых сапогах.

- Да куда же ты, дедушка?!

- Молчи, молчи, - оборвал старик. - К нему, к амператору. В войско казацкое.

- Да ты же старенький, дедушка.

- Эка скажешь! - обиделся дед. Тряхнул бородой. - Стар, да умел! Я еще при царе Петре Первом со шведами бился...

Но тут подбежала Гришаткина мать:

- Ах ты, старый, ах ты, глупый, ах душа твоя неспокойная! Да кто же в такой мороз и в козловых сапогах! Не смеши народ. Сиди, дед, дома.

И Аннушка вцепилась в дедов армяк.

Остался дед Тимофей Васильевич.

Уехало крестьянское воинство.

- Эх, эх! - еще долго сокрушался старик. - Как они там без меня! Хватит ли без меня у них силушки?

БОЖИЙ СТРАННИК

Вернулся Гришатка в Берды - новостей целый ворох.

- Ой, что тут было, что тут было! - докладывала ему Ненила. - Дружка твоего словили.

"Какого это еще дружка?" - подумал Гришатка.

- Ну, того, того самого, что тебя плетками драл, что в водовозах у губернатора.

- Деда Кобылина?!

- Его, его самого. Он царя-батюшку травить собирался.

Рассказала Ненила, что появился старик Кобылин в слободе под видом божьего странника.

- На молебен, все говорил, иду. Из Сибири в далекий град Киев, в Киево-Печерскую лавру. Все за нашего царя-батюшку помолиться там обещался. Я ему еще сухарей на дорогу дала и баранины кус зажарила, - призналась Ненила. - А он, ох, ох, душонка его бесстыжая, мне же в котелок, где уха для государя варилась, взял и подсыпал отраву.

- Повесили? - поинтересовался Гришатка.

- Нет, нет! Отпустил его государь. Говорит: "Ступай в свой Оренбург. Не имею на тебя зла, потому что человек ты глупый и темный. Иди и подумай". Да еще этому супостату десять рублей пожаловал. Чудной наш батюшка. К людям доверчив. Воистину царская, святая у него душа.

Пожалел Гришатка, что не к нему в руки старик попался. "Ишь ты, царя-батюшку явился травить! Да я бы его, как Хлыстова, на одну перекладину!" - совершил свой приговор Гришатка.

ПОРТРЕТ

Сидел как-то Гришатка в царевой горнице.

Взял лист бумаги, карандаш и стал рисовать портрет Пугачева.

Нарисовал коня, на коне верхом царя-батюшку. Бороду нарисовал, генеральскую ленту, пистолеты за поясом. Снизу написал: "Царь-государь Петр Третий Федорович".

Посмотрел Пугачев на портрет, усмехнулся.

- Похож, как есть похож. Мастак ты, Гришатка. - Потом подумал и произнес: - А знаешь, Гришатка, я вовсе не царь.

Вылупил Гришатка на Пугачева глаза: "Ну и шутник батюшка. Право, такое скажет".

- Не царь, не царь, - повторил Пугачев. - А простой казак Пугачев Емельян Иванович. Вот так-то, Гришатка.