«Я сильно худею, быстро устаю. К середине января ты узнаешь, поеду ли я в Бомбей или полечу сингапурской воздушной линией из Мадраса в Сингапур, из Сингапура в Лос-Анджелес. Меня это привлекает — не приземляться в Лондонском Хитроу, чтобы потом пять дней спустя садиться в самолет снова до Лос-Анджелеса... посмотрим как выйдет. Я неплохо себя чувствую — ни сердечной, ни головной боли; состояние мозга хорошее, мозг работает отлично, печень и все остальное в порядке, но я, похоже, не в состоянии набрать вес. Я худею, поэтому будет мудро добраться до Сингапура, а оттуда прямо через Тихий Океан... Ты узнаешь, ведь я каждый день пишу тебе, разговариваю с тобой. Чем меньше я путешествую, тем лучше; меня сейчас все утомляет».
В записи есть заминка, когда К., очевидно, разговаривал с удодом: «Входи сюда. Я здесь. Входи же. Входи, старушка, я с этой стороны. Входи и садись. (Простите, я разговариваю с птицами) У тебя острые глазки, правда?»
К 21 числу, как он сообщил Мери, К. отменил выступление в Бомбее, приняв решение лететь в Лос-Анджелес через Сингапур. «Нельзя терять вес, — продолжал он, — я потерял немало; если так пойдет и дальше, это настолько меня ослабит, что я не смогу ходить. Так не годится».
Теперь он просил Скотта Форбза поехать с ним в Охай вместо возвращения в Европу с другими учителями. Он обменял свои и доктора Пачуре билеты, чтобы лететь Сингапур-эрлайнз, и купил один билет для Скотта. К счастью, у Скотта оказалась америкен-экспресс-кард, с помощью которой все можно было уладить. К. не мог вынести холод Европы. Он собирался покинуть Мадрас прямо с мадрасских бесед, и совещания индийских попечителей.
Доктор Пачуре организовал для К. консультацию у известного врача, как только они прибыли в Мадрас. Теперь К. весил около 97 фунтов и температурил. Врач, подозревая злокачественную опухоль, хотел взять анализы, но К. отказался предпринимать что-либо, способное помешать ему во время бесед. В результате он выступил с тремя вместо четырех бесед, выступая вечерами в саду Висанта Вихар, и попросил Скотта сдвинуть день вместо 17 на 10 января. (Он буквально мчался в Охай, чтобы передать себя в руки доктора Дойтча, — записал доктор Пачуре). Несмотря на болезнь, К. продолжал ежедневные прогулки во второй половине дня по берегу, идя от дома Радхи Бурньера.
В начале января все остановившиеся в Висанта Вихар, за исключением К., отправились на премьеру фильма Аравиндана в Мадрасе; фильм был закончен в рекордно короткие сроки. В фильме есть несколько удачных кадров, хотя жалко, что не названы места, где мы видим гуляющего и разговаривающего К.
К. закончил третью беседу от 4 января 1986 года — последнюю в своей жизни беседу — словами:
«Творчество — это нечто наиболее святое. Самая священная вещь в жизни; и если в вашей жизни царит беспорядок, измените ее. Измените сегодня, не завтра. Если вы не уверены, выясните и будьте уверены. Если не думаете прямо, думайте прямо, логически. До тех пор, пока вы все это не подготовите, не установите, вы не сможете войти в мир творчества. Оно заканчивается».
(Последние два слова еле различимы, скорее произнесены на выдохе, чем выговорены. Их можно расслышать лишь на кассете. Вряд ли их расслышали присутствующие.) Затем, после долгой паузы, он добавил:
«Это последняя беседа. Не хотите ли посидеть тихонько все вместе некоторое время? Хорошо, господа, посидим тихонько чуть-чуть».
На совещании индийского фонда, последовавшего после бесед, К. настоял, чтобы дома, в которых он жил, не стали местом паломничества, чтобы вокруг его имени не было никакого культа. Он попросил, чтобы в правила и распоряжения фонда был включен меморандум следующего содержания: