Жизнь и смерть Михаила Лермонтова. Сказание об Омаре Хайяме

Зеленщик Джафар жевал кусок тонкого хлебца и мрачно посапывал. Он был толст. Он был не очень опрятен, и пот лил по упругим его щекам. Он прищурил глаза и сказал, что знает, кого следует убить. Если угодно, напишет имя негодяя на бумаге, и тогда можно будет проверить — ошибся или точно угадал. Его друг по имени Бакр — мясник, специалист по потрохам — весьма заинтересовался заявлением Хусейна. Да, разумеется, надо убивать, и к тому же незамедлительно.

Зейналабедин-ассенизатор и старый Али-пекарь — люди степенные и зрелые. Они прежде подумают, а потом уж скажут, что следует делать: убивать или миловать. Зейналабедин эбнэ Хусейн, собственно, не был ассенизатором в прямом смысле этого слова. Он возглавлял славный цех неких оборванцев, спавших днем и приводивших в порядок отхожие места по ночам. Это был уважаемый человек, и под началом его орудовала скорее банда разбойников, нежели ассенизаторов. Если бы главный визирь догадывался, кто это шарит по ночам в непотребных углах, наверняка постарался бы попристальнее приглядеться к исфаханским золотарям…

— Кого же ты решил убить, Хусейн? — спросил Али эбнэ Хасан. Он говорил шепеляво, но довольно четко, старательно выговаривая слова.

— Сам знаю кого, — глухо произнес Хусейн.

— Этого еще мало, — заметил хозяин.

— Да, это так, — подтвердил Али.

Четверо мужчин, перед которыми стояли глиняные сосуды с водой и шербетом и, кажется, с вином, а также глиняные блюда с хлебом и жареным мясом, перестали жевать и пытливо разглядывали Хусейна. Тот скинул с себя верхнюю одежду, бросил на нее свой кинжал и опустился на пол. Он был очень зол.

— Кто знаком с хакимом по имени Омар? — спросил Хусейн.

Мужчины задумались.

— Омаром эбнэ Ибрахимом… Звездочетом и мошенником.

— Мошенником? — протянул хозяин.

— Да, с мошенником!

Али эбнэ Хасан кивнул. Да, он знаком с человеком, который носит такое имя. Да, этот Омар к тому же и астролог, а может быть, и надим. Но мошенник ли? О каком это Омаре ведет речь Хусейн?

Хусейн оторвал кусок лаваша, разорвал его на мелкие кусочки и набил ими рот. Запросто. Как на базаре. В голодный день.

— Если должность надима есть верный щит от всяческих грязных дел, — сказал Хусейн, — то мне не о чем говорить…

— Почему же, сын мой? Говори…

— Я полагал, что меня поймут с полуслова…

— Возможно, и поймут. Разве это исключено? — успокоил молодого меджнуна хозяин, умудренный опытом и знанием наук. — Но надо хорошо подумать, прежде чем награждать человека таким емким словечком, как «мошенник». Ведь, как ни говори, понятие это растяжимо: есть мошенник на базаре, есть в науке, встречается он и во дворцах. Если угодно, и в мечетях. Разве все эти мошенники равнозначные? Один надувает на ломаный грош, а другой обкрадывает целое государство. Кого же ты имеешь в виду?

Хусейн обескураженно поглядел на окружающих, словно бодливый телок, и произнес загробным голосом:

— Я имею в виду всякого, кто пользуется деньгами для того, чтобы совращать людей.

— Каких людей, Хусейн?

— Обыкновенных.

— А все-таки? Нельзя ли поточнее?

— Можно и поточней, — Хусейн лязгнул зубами. Они были крепкие, и оттого звук получился устрашающий. — Я спрашиваю: имеет ли человек право красть чужую любовь? Красть только потому, что мошна потолще твоей? И называть себя при этом правоверным?

— Это кто же правоверный? — спросил хозяин. — Не этот ли Омар Хайям?

— Он самый!

Потом наступила тишина. Трудно было вмешиваться в этот разговор третьему, а сам Али эбнэ Хасан не торопился продолжать свои речи. Он казался утомленным, голова его была занята более важным делом, чем история о какой-то любви…

— Я его убью, — пригрозил Хусейн. И он намотал на пальцы длинный стебель зеленого лука, положил его в рот и захрустел.

— Убьешь? — безучастно спросил Али эбнэ Хасан.

— Да… Потом Эльпи будет снова моею. — Хусейн разодрал пирахан на своей груди и воскликнул: — Я же люблю ее!

И оглядел всех, ища у каждого сочувствия.

Хозяин усмехнулся. Он сказал:

— Во-первых, любовь не добывают кровью. Во-вторых, хаким, которого ты называешь своим врагом, не самый главный враг. Это так.

Али-пекарь закивал головой.

— Ты просто не знаешь коварства этого звездочета, — сказал Хусейн. — Я совершенно уверен в одном: он самый главный враг, и я приведу свою угрозу в исполнение.

Али эбнэ Хасан поднял руку. Он нахмурил брови. И сказал:

— Не о том говоришь, Хусейн, и не туда направлены твои мысли. Женщин на свете — что песчинок на берегу моря. И ты найдешь себе другую. Как, впрочем, и сам хаким. Я не вижу причины для вражды из-за какой-то потаскушки.

— Она не потаскушка, — возразил Хусейн. — Она несчастная жертва мужского прелюбодеяния.

Хозяин усмехнулся. Али-пекарь засмеялся громче. Другие подобным же образом выразили свое отношение к словам Али эбнэ Хасана.

Однако гроза продолжала бушевать в груди молодого Хусейна. Что понимают в любви мужчины, погрязшие в политических интригах, ненавидящие султана и его визирей? Этим подавай только власть, а любовь для них — нечто вроде полевого цветочка, который не жаль раздавить.