Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

Сильные воздушные налеты продолжались в течение всего дня. Тем не менее основная линия обороны устояла, и я смог отправиться в подразделения батальона и на доклад к командиру полка. На пути в 5-ю роту мне пришлось спрыгнуть в траншею, чтобы укрыться от атаки самолета, который сбросил осколочную бомбу. Маленький кусочек металла задел мне левую руку. Когда я упомянул об этом случае в ходе разговора в полковом блиндаже, то «Старик» сделал ехидное замечание. Оно прозвучало просто глупо и оскорбительно. Командир полка становился мне все более и более отвратительным.

На участке 461-го полка произошел следующий случай, о котором вскоре стало известно во всей дивизии. Русский сержант проехал на нагруженной продовольствием автомашине по дороге, которая пересекала линию фронта на участке под названием «Ближний угол» возле деревни Буды-Обрески. Оказавшись в нашем тылу, грузовик беспрепятственно прошел около двух километров, пока водитель не заподозрил неладное и не повернул назад. Когда он уже почти добрался до нашего переднего края, его остановили и взяли в плен. Продовольствие, и в особенности водку, которые он вез для русских солдат, раздали подразделениям полка.

18 октября противник провел еще одну атаку. В воздушном налете был тяжело ранен командир моих связных обер-фельдфебель Шейдиг. Отверстие в его спине, размером в большую монету, указывало на серьезные повреждения внутренних органов. Шейдиг, испытанный и надежный солдат, раньше был командиром взвода 6-й роты, и я забрал его в штаб батальона, чтобы ему стало полегче. Но теперь дела его были совсем плохи. Шейдиг скончался на пути в перевязочный пункт. Тем временем атаки с воздуха не прекращались. Нередко нам удавалось сбивать вражеские самолеты, и тогда спускавшиеся на парашютах русские летчики становились ужасными мишенями для наших обозленных солдат. Рядом с нашим командным пунктом рухнул двухмоторный бомбардировщик американского производства, который почему-то не взорвался.

Вечером мы поймали отрывки передававшейся по радио речи Гиммлера, рейхсфюрера СС. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. он был назначен командующим резервной армии. Для человека, который никогда не был даже новобранцем, не говоря уже офицером, это была примечательная карьера. Из этой речи я отметил только факт начала формирования «народного артиллерийского корпуса», части «Фольксштурма», как последнего «секретного оружия».

1 сентября я писал в письме к брату, что начался шестой год войны, и что этот год наверняка будет последним. 20 октября я получил письмо от отца, которое он отправил 10 октября. В письме говорилось следующее:

«Наконец хоть какие-то новости от тебя в письмах от 19 и 23 августа, которые конечно уже устарели. Во второй половине дня 1 сентября мы поспешно оставили Камбре, и в тот же вечер стало известно, что туда вошли англичане. После долгого пути я оказался здесь, на левом берегу Рейна. Это место называется Дормаген. Было много тяжелых воздушных налетов, которые продолжаются и теперь, но не в том месте, где мы сейчас находимся. Ты спрашивал о Кресте за военные заслуги: на этом фронте ничего не происходит, и кроме того у меня много других забот. Никаких перспектив на отпуск… Буду очень рад получить известие непосредственно от тебя. От мамы я узнал, что пока у тебя все было хорошо, учитывая теперешние обстоятельства. Кажется, что там, где ты находишься, снова происходят большие события. Пусть Бог продолжает хранить тебя так, как хранил до сих пор. Что же касается «сражения» у нас дома, об этом ты узнаешь от мамы. У нас хотят отобрать квартиру, вернее, твою комнату. Твоя мать в полном отчаянии. Боюсь, что у нее будет еще одно нервное расстройство, а я не могу ничего сделать, так как нет никакой возможности съездить домой. Надеюсь, что Бог позволит восторжествовать справедливости и рассудку, даже в последний момент. Моя последняя надежда на то, что скоро все закончится, так больше не может продолжаться. Напиши мне, как можно скорее, и прими мои сердечные, наилучшие пожелания. Пусть тебе помогут мои молитвы».

Надежда на то, что война скоро закончится, была чем-то таким, о чем я боялся и думать. Полагаю, что так же считали и мои товарищи, потому что было просто страшно представить себе, что произойдет с Германией, если рухнет Восточный фронт. Именно поэтому, а вовсе не ради Гитлера и его партии мы должны были выполнять свой долг и продолжали делать это из последних сил.

Тревогу отца в отношении матери разделял и я. Ей было тогда 45 лет. У нее не было поблизости ни родственников, ни подруг, и она оказалась просто не приспособлена к жизненным трудностям затянувшейся войны.