Жизнь и смерть одной танцовщицы

Довольно долго жила она во Флоренции, откуда ее слава постепенно распространилась по всей Италии. Театр «Ла Скала» едва не разорился, заключая с ней контракт, а заключив его, сказочно обогатился. Но как раз тогда началась ее нежная связь с одним членом высокой венты Алессандрии[5], и в дальнейшем, чтобы обозначить время своего пребывания в Милане, она имела обыкновение говорить наподобие одной воспетой поэтами принцессы: «Когда я была республиканкой…» Однако увлечения синьоры Даль’Оро не отличались постоянством: вопреки всем уговорам Тирадритто, который по-прежнему таскался за ней из города в город, все больше и больше хромая, она, заплатив импресарио неслыханную сумму неустойки, расторгла договор с «Ла Скала» и вернулась в Неаполь, где только что скончалась ее мать. Оплакав ее, Мариетта ударилась в политику и, поскольку теперь была связана с маршалом Радецким[6], заступившим место князя Антордокко, она стала сторонницей абсолютизма. «Когда я была австриячкой…» — говорила она впоследствии об этой поре своей жизни. Танцевать в театре Сан-Карло она не пожелала: ей не по вкусу были зеленые трико, в которых танцевали в то время балерины, ляжки в них были похожи на пальмовые стволы; синьорина была сторонницей розовых. Однако после трех лет томного безделья и нескольких никому не ведомых любовных связей страсть к сцене, эта безжалостная мучительница, заставила ее подписать ангажемент с Ковент-Гарденом. Лондонские туманы навеяли на нее такую тоску, что она чуть не сошла с ума; несмотря на радости театральной жизни, она всю зиму предавалась сплину и в надежде на разнообразие вышла замуж за сэра Уильяма Кэмбелла. Когда перед свадебным обрядом ее головку стали украшать миртовыми цветами, она вдруг фыркнула. «Чему вы смеетесь, миледи?» — с важным видом спросил ее супруг. «Я просто вспомнила, что точь-в-точь такие веночки на меня напяливали когда-то в третьем акте в тех балетах, где Коломбина выходит за Арлекина». Медовый месяц не принес Мариетте ничего, что хоть сколько-нибудь могло ее развлечь: к сэру Уильяму она с самого начала испытывала полнейшее равнодушие; двое или трое случившихся в ту пору любовников почти не затронули ее чувств, и в одно прекрасное утро, поспешно уложив чемоданы, миледи Кэмбелл отбыла на пароходе, идущем в Дувр, к вящей радости Гульельмо Тирадритто, чье сердце под ливреей старшего дворецкого все это время изнывало от тоски и который целыми днями только и делал, что напевал мелодии старых балетов, отбивая такт своим костылем.

Парижские поэты еще и поныне помнят Мариетту Даль’Оро, эту обольстительную балерину с губами цвета спелого граната, которая словно швыряла им в лицо пригоршни солнца и в вальсе из «Жизели» кружилась в бешеном темпе неаполитанских тарантелл. За одну неделю синьорина успела стать знаменитостью и истой парижанкой; у нее появилось все, что полагается иметь парижанке: и роскошные экипажи, и слуга-негр, и барон де Шальми, который ради нее вконец разорился, и ложа в театре «Буфф» в те вечера, когда у нее самой не было спектакля. Но все были того мнения, что она слишком уж близко принимает к сердцу судьбу некоего шведского музыканта, который посвятил ей польку-мазурку и умирал от чахотки. В самом деле, то была прегрустная страничка в ее радостной жизни. Она, такая любительница приключений, всерьез влюбилась в этого юного иностранца, ласкового, словно больное дитя, так спокойно смотревшего в глаза надвигавшейся смерти. Когда он умер, она горько плакала. И как раз в этот момент газеты сообщили о кончине сэра Уильяма Кэмбелла, который одним октябрьским утром кончил свои дни, повесившись на кипарисе; это случилось как нельзя более кстати: смерть супруга позволила ей надеть траур по возлюбленному. Но траурные наряды снашиваются быстро. И снова принялась синьора кружить по белу свету. В Германии ей выпала честь несколько раз встретиться с графиней Морганой де Полеастро — то было мимолетное знакомство, каприз светской дамы, снизошедшей до знакомства с куртизанкой. Танцевала она в Вене, затем в Мадриде, затем в Лиссабоне, танцевала все с тем же неистовством, все такая же безудержно веселая, подобная бубенчику на колпаке шута, все еще юная вопреки быстротекущему времени, почти совсем такая же, как маленькая Мариетта из театра Сан-Карло, и в тысячу раз более обворожительная. Да неужто же в самом деле ей стукнуло уже сорок лет? Это немножко ее беспокоило. Она получила приглашение в Санкт-Петербург, разорила там владельца платиновых приисков, отпустила на волю сотню крепостных, вновь появилась в Испании и вновь возвратилась в Россию. Но в Москве она чуть было совсем не замерзла, затосковала по солнцу и помчалась в Италию. И там, в Ферраро, на бульваре, она повстречала беднягу Лоренцо, который с трудом сводил концы с концами, пробавляясь сочинениями оперных либретто и балетных сценариев.