Жизнь и смерть ордена тамплиеров. 1120-1314

Позиция Саладина вызывает интерес. Вот как он обосновал казнь храмовников и госпитальеров: «Я хочу очистить землю от этих двух нечестивых орденов, чьи обычаи бесполезны, и которые никогда не отрекутся от своей враждебности и не сослужат никакой службы в рабстве».[194] Мне кажется, что эти слова похожи на те, что сказал «Старец Горы», вождь сирийских ассассинов: он считал, что убивать магистров военно-монашеских орденов бессмысленно, так как вместо погибшего братья немедленно изберут нового руководителя, и орден нисколько не пострадает.[195] Мусульмане делали четкое различие между военными орденами, которые представлялись им группами, спаянными воедино дисциплиной и религиозным фанатизмом (анти-мусульманским по своей сути), и палестинскими «пуленами», которые, как они отмечали, стремились «оближневосточ-ниться» (levantiniser).[196] Военные ордены, в чьи ряды постоянно вливались братья из Западной Европы, ассимиляции не поддавались. Тамплиер по определению не привязывался к месту. «Если выхотите быть в Акре, вас пошлют в область Триполи… или отправят в Апулию», — говорилось будущему храмовнику во время церемонии приема (статья 661).

Исходя из этих соображений, я сделаю три важных замечания более общего характера.

Прежде всего, необходимо дать справедливую оценку рассказам о дружеских отношениях тамплиеров с мусульманами. Хорошо известен хрестоматийный текст арабского автора Усамы ибн-Мункыза, где он бахвалится своей дружбой с тамплиерами. Помимо того что его свидетельство единично (другие мусульманские авторы, напротив, исполнены чрезвычайной враждебности по отношению к христианам вообще и военным орденам в частности), вот короткий отрывок, который достаточно хорошо иллюстрирует границы понимания, возможного между тамплиером и мусульманином:

Я видел, как один франк пришел к эмиру Му'ин ад-Дину, да помилует его Аллах, когда тот был в Ас-Сахра, и сказал: «Хочешь ты видеть бога ребенком?» — «Да», — сказал Му'ин ад-Дин. Франк пошел впереди нас и показал нам изображение Мариам, на коленях которой сидел маленький Мессия, да будет над ним мир. «Вот бог, когда он был ребенком», — сказал франк. Да будет превознесен великий Аллах над тем, что говорят нечестивые, на великую высоту![197]

Большая политика иногда требовала знаков любезности по отношению к неверным, но явно не таких, чтобы отрекаться от своей веры ради Девы Марии. Усама, который постоянно посылает всех франков в ад, не имел ни малейшего намерения заходить дальше простой вежливости.

Во-вторых, все домыслы по поводу так называемого синкретизма храмовников с мусульманской религией, эзотерическим учением ассассинов и тому подобное, короче говоря, все попытки доказать, что тамплиеры не были или больше не были христианами, доходят до абсурда. Тамплиеры были христианами — и христианами фанатичными. И именно таковыми их считали мусульмане.

В-третьих, Ридфор может представлять агрессивное христианство крайнего толка, которое наверняка было более широко распространено в ордене, нежели обычно считают, и этим, без сомнения, объясняется его избрание магистром. Предпринятое Ж. Дюби исследование битвы, Божьего суда, игры в шахматы, где на кон ставили все, дополняет следующее замечание Д. Сьюарда: в сражении при Фонтен де Крессон Ридфор, возможно, думал о суде Божьем и вспоминал слова Иуды Маккавея: «Число мало значит для победы, если сила исходит от Бога», — мысль эта пользовалась популярностью на протяжении всего средневековья, в том числе в самый разгар Столетней войны![198]

В то же время Ридфор был склонен к крайностям. Его ненависть к Раймунду Триполийскому была буквально болезненной; влияние на Ги де Лузиньяна — непомерным: поведение в битве — неуравновешенным. Не забудем, что он вступил в орден после болезни. Рассказ о его смерти, принадлежащий Амброзию, позволяет сомневаться в том, что он выздоровел. Это была не просто болезнь несчастной любви!

Эпилог