Жизнь и смерть Петра Столыпина

«Нужно теперь для успокоения народа, — писал Толстой Столыпину, — не такие меры, которые увеличили бы количество земли таких или других русских людей, называющихся крестьянами (как смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость...

Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владеть другим (рабством), так не может существовать права одного, какого то бы ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землей как собственностью.

Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею».

Похож ли великий писатель в неприятии столыпинских преобразований на иеромонаха Илиодора? Похож! Оба стоят на одной и той же позиции. Они верны общинным патриархальным идеалам, которые разрушает Столыпин.

«Вы считаете злом то, что я считаю для России благом, — отвечает Толстому Петр Аркадьевич. — Мне кажется, что отсутствие „собственности“ на землю у крестьян создает все наше неустройство.

Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землей.

Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому Дурному и главное, к бедности.

А бедность, по мне, худшее из рабств...

Смешно говорить этим людям о свободе, или свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным...»

Эти мысли Реформатора уже знакомы нам. Вольно или невольно мы переносим их на последующую историю, на современные споры о частной собственности, забывая при этом о жестокой борьбе, в которой они рождались.

А что касается Льва Николаевича, то он не раз писал Столыпину, и всегда, как вспоминает М. П. Бок (Столыпина), — «то он упрекал его в излишней строгости, то давал советы, то просил за кого-нибудь. Рассказывая об этих письмах, мой отец лишь руками разводил, говоря, что отказывается понять, как человек, которому была дана прозорливость Толстого, его знания души человеческой и глубокое понимание жизни, как мог этот гений лепетать детски-беспомощные фразы этих якобы „политических“ писем. Папа еще прибавлял, до чего ему тяжело не иметь возможности удовлетворить Льва Николаевича, но исполнение его просьб почти всегда должно было повести за собой неминуемое зло».

Огромная сила противостояла Столыпину. В том числе сила и русская.

Окончание его письма Толстому говорит о многом:

«Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий — вероятно на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и главное — греха. Поверьте, что ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем. Сознаю, что все это пишу Вам напрасно — это и было причиною того, что я Вам не отвечал...

Простите...

Ваш П. СТОЛЫПИН»

Новый период, начавшийся Манифестом 3 июня, еще больше обострил отношение общества к Столыпину.

Национальная идея не могла быть для империи всеобъемлющей. Зная русскую историю, видимо, можно не тратить особых усилий на доказательства этой мысли. «Россия больше, чем народ, — писал В. Соловьев, — она есть народ, собравший вокруг себя другие народы...» Достаточно? «Дух России — вселенский дух. Национален в России именно ее сверхнационализм... в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира». Это Н. Бердяев.

Все, достаточно. Только чрезвычайные обстоятельства могли вызвать к жизни национальную идею. Она не могла быть «долгожительницей», ибо противоречила не только имперской, но и объединяющей силе рыночных отношений.