Жизнь и смерть в аушвицком аду

Но бывают минуты, когда я и сам рад бередить свои раны, чтобы снова пережить страшное потрясение — только бы преодолеть мертвенную душевную неподвижность. Хочется вспоминать о пережитом еще и еще, чтобы снова страдать, чтобы опять было больно, потому что наша невыносимая работа заставляет забыть о своей трагедии: мы каждый день видим смерть миллионов людей, и в этом огромном море крови моя личная трагедия кажется ничтожной каплей.

Хочется замкнуться в своем собственном мире, снова пережить и далекие события, и недавние, переплыть реку прошлого — и снова вернуться в настоящее, как можно дольше удерживаться на поверхности воспоминаний о безвозвратно потерянной счастливой жизни — и снова опуститься на дно, в мой нынешней ад. Насладиться лучами солнца, освещавшего минувшие дни, — и опять погрузиться в мрачную пучину, чтобы осознать глубину нашего непоправимого горя.

В такие минуты я рвался туда, к тому берегу, туда, где молились в миньене набожные евреи, — там черпал я силы — и бежал к своим нарам. И только тогда мое застывшее от внутреннего холода сердце таяло — и я мог почувствовать приход Субботы. Бурные волны отрывали меня от прошлого и прибивали к берегу настоящего — и сердце болело, из глаз текли слезы. Я был счастлив, что встречаю Субботу, рыдая. Давно уже мечтал я увидеть моих близких такими, какими они были в давние счастливые времена: мать — милой и любимой, отца — в праздничном настроении, сестер и братьев — счастливыми, жену — радостной, поющей… Я хотел снова окунуться в мир беззаботного субботнего счастья и оплакать тех, кто уже не встретит со мной ни одну субботу, — моих дорогих и близких, которых уже нет на свете, — и скорбеть, скорбеть о моем несчастье, которое я только сейчас смог почувствовать и осознать.

Я тоскую по моим братьям, по недавно ушедшим товарищам по несчастью — не только потому, что это мои братья, но и потому, что моя жизнь в преисподней неразрывно связана с ними. Я смотрю в тот угол барака, где они молились, — мертвенным запустением веет оттуда. Никого из них больше нет в живых — и вместе со смертью сюда пришла страшная тишина. Только тоска и скорбь остаются мне.

Мы скорбим об ушедших братьях, потому что это наши братья — и потому, что теперь нам не хватает света, тепла, веры и надежды, которыми они наделяли нас.

Их смерть лишила нас последнего утешения.

Воссоединение

Там, внизу, на проклятой земле, их разделили. Варвары оторвали их друг от друга.

Там, на земле, они были узниками, сидели в бараках разлученные — и одно сердце исходило кровью от тоски по другому.

Там, внизу, они пошли на смерть поодиночке: муж — отдельно, жена — отдельно, отец, мать, сестра, брат…

Там, внизу, их тащат в бункеры по отдельности: сюда — женщин, туда — мужчин. К подъемникам их тащат, разделив и разлучив.

Там, внизу, в аду, их бросают в жуткие огненные пасти раздельно. Жена с ребенком сожжены в крематории № 2, а муж — в крематории № 3.

Там, внизу, из глубины, из двух огромных печей вырываются языки пламени и черные столбы дыма.

Там, внизу, с дымом из одной печи улетают несколько жизней: жены, ребенка, матери, сестры, подруги. А из другой, напротив, в столбе дыма устремляются к небесам жизни тех, кто был от них отделен: мужа, отца, брата, друга.

Там, внизу, они были разделены, растащены, разорваны — но здесь, наверху, они устремляются к облакам вместе. Муж, жена и ребенок — воссоединились. Разделенные семьи теперь летят в небесах вместе — и, соединившись, исчезают в вечности.

Там, внизу, где еще крепка власть варваров, тысячи людей сживают со свету. Теперь эти жизни летят ввысь, в небеса, к своим братьям и сестрам, к миллионам тех, кто погиб вчера.

Там, наверху, небеса заволакивает, и сияющие звезды тускнеют. Черная туча, как траурное покрывало, возносится к Луне. Это жертвы хотят облачить Луну в траурную одежду.

Там, наверху, Луне хочется исчезнуть. Она хочет не облачаться в траур, — а куда-нибудь скрыться. Но черная туча гонится за ней, настигает ее — и окутывает ее.

Там, наверху, из глубокой черноты слышатся голоса миллионов плачущих и стенающих. Это говорят замученные дети, миллионы невинных, сожженных на земле.

Мы будем тебя преследовать вечно! Ты не будешь сиять земному миру, пока отмщение за нашу кровь не достигнет нас здесь, в вышине.

Перевод с идиша Александры Полян

Примечания — Павла Поляна и Александры Полян

<Письмо из ада>

Я написал это, находясь в зондеркоммандо. Я прибыл из Колбасинского лагеря, около Гродно.

Я хотел оставить это, как и многие другие записки, на память для будущего мирного мира, чтобы он знал, что здесь происходило. Я закопал это в яму с пеплом, как в самое надежное место, где, наверное, будут вести раскопки, чтобы найти следы миллионов погибших. Но в последнее время они начали заметать следы — и где только был нагроможден пепел, они распорядились, чтобы его мелко размололи, вывезли к Висле и пустили по течению.