Жизнь и смерть в аушвицком аду

И только само убийство — вбрасывание в камеры ядовитого коагулята — немцы евреям не доверяли и оставляли безоговорочно за собой[119]. Непосредственно палаческую работу выполняли эсэсовцы среднего звена. Когда они выезжали к газовням, их обязательно сопровождал врач[120], наблюдавший за всем из машины: не дай бог с ними что-нибудь случится[121]. У эсэсовцев, конечно же, были противогазы, которые они, бахвалясь своей «храбростью», не всегда одевали, а также специальные приспособления для быстрого открывания больших банок с гранулами. Вбрасывая гранулы в газовые камеры сквозь специальные отверстия-окошечки[122] сверху или сбоку, они посмеивались и переговаривались друг с другом о пустяках. После чего закрывали окошки цементными или деревянными ставнями-втулками.

Но иногда, вопреки инструкции, они даже не закрывали их, а смотрели, сквозь стекла противогазов, с любопытством и торжеством, на то, что происходит внизу. На то, как люди, карабкаясь друг на друга, кидались к этим окошкам, и как первыми умирали те, кто оказывался внизу, может быть и не от удушья еще (сама агония отнимала не менее 6–7 минут), а от того, что их раздавили, — то были в основном инвалиды и дети. Перед смертью люди цеплялись, вгрызались ногтями в исцарапанные уже и до них стены…

Налюбовавшись и закрыв ставни, они садились в свои машины с флажками и красными крестами, нарисованными на боках, и, продолжая болтать, уезжали…

Кстати, место циническому веселью и палаческому юмору находилось везде. Шутники-немцы говорили раздевшимся детишкам, чтобы они не забыли взять с собой мыло и чтобы обязательно связали сандалики или туфельки шнурками. «Готово!», — говорил врач, посматривая то на часы, то в глазок двери газовой камеры. «Камин» — вот ласковая кличка, данная эсэсовцами крематориям. «Himmelskommando» («Небесная коммандо») — пошучивали эсэсовцы по адресу не то уничтоженных уже евреев, не то живых еще зондерокоммандовцев[123]. «Угощайтесь» или «жрите», — говорили они, вбрасывая в «душевые» камеры газ. «Рыбам на корм», — шутили о пепле, загружаемом в грузовики для сбрасывания в Вислу или Солу.

Если жертв было немного (по разным свидетельствам, верхней границей этого «немного» было 100 или 500 чел.)[124], то «Циклон Б» на них не тратили, а убивали пистолетными выстрелами в затылок. Происходило это во дворе крематория, а иногда и в его внутренних помещениях. В таких случаях степень соучастия членов «зондеркоммандо» в процедуре убийства становилась на порядок нагляднее и очевидней: нередко двоим из них приходилось держать жертву за руки и за уши, пока палач не спускал курок[125]. И, хотя непосредственным убийцей по-прежнему оставался немец-эсэсовец, еврей-зондеркоммандовец в этом случае уже не мог не ощущать своего прямого соучастия в происходящем[126].

Огненной ямы или крематория из жертв не избегал никто, и, в конечном счете, от 70–75-килограммового человека оставалось не более двух килограммов темно-серого пепла. Правда, берцовые кости почти никогда не прогорали до конца, и их приходилось потом дробить на специальных устройствах.

Иными словами, узким местом конвейера смертоубийства была не сама смерть, а заметание ее следов — как можно более скорое и полное сгорание трупов и уничтожение пепла.

Впрочем, и тут можно было не сомневаться в том, что применяемые технологии — самые совершенные, благо в области кремации и соответствующего печестроения Германия была мировым лидером.

Свою первую в Аушвице кремационную печь эрфуртская фирма Topf und Söhne установила в августе 1941 года. В середине августа она уже была введена в строй, получив со временем обозначение «Крематорий I».

Этот крематорий постоянно развивался и, начиная с 15 декабря 1941 года, имел уже четыре действующие муфельные печи, работавшие на коксе, а вскоре их стало шесть. Но рассчетная пропускная способность этого мини-крематория была скромной — всего 340 трупов в день, а фактически — не более 250.

Когда в Берлине или Ванзее было принято решение о превращении концлагеря Аушвиц в ультрасовременный комбинат по уничтожению евреев, стало ясно, что крематорию I такие задачи не по силам. Уж больно скромной и неэффективной была самодельная газовая камера при нем. Но окончательно он был остановлен только в июле 1943 года, после чего его зажигали лишь изредка, по особым случаям.

Решения о строительстве столь мощного узла из четырех гигантских крематориев были приняты, и соответствующие заказы сделаны летом — осенью 1942 года. Сами строительство пришлось в основном на зиму 1942/43 гг., стройки были, понятно, ударными, и расходных материалов, как то: кирпичей, цемента и узников — не жалели. Строителям крематориев, — хотя они, конечно, и не члены зондеркоммандо, — тоже было что рассказать.