Жизнь и страдания Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

А у Ивана от обиды и злости руки тряслись. Он решил: «Если картофелина выскользнет, ползать он за ней не будет, – возьмет другую». Но картошка была его хитрее. Она выскальзывала только тогда, когда кожуры на ней почти не оставалось. Сами понимаете, что бросать такую было жалко. И до того Иван разозлился, что твердо решил: «Все пальцы себе отрежу, а ни одну картошку больше не выпущу!»

Испугалась картошка, больше из его рук не выскальзывала.

– Ванечка! – позвала из комнаты бабушка.

– Ничего ей не говори, – прошептала Аделаида.

– Посиди со мной, – попросила бабушка, – скучно мне. Есть-то хочешь?

– Очень.

– А есть-то нечего, – весело сказала бабушка. – А я еще дней пять, не меньше, болеть буду.

Бабушка сдалась

Когда Иван вернулся из комнаты, на кухне уже вкусно пахло борщом.

– Ох и попадет… – испуганно прошептал Иван.

– Если ты очень труслив, – сказала Аделаида, – свали все на меня.

– Нетушки! – горячо отказался Иван. – А кто картошку чистил?

И он с гордостью понюхал воздух.

– А что, если нам сейчас и уроки сделать? – спросила Аделаида. – Понимаешь, как будет здорово?

– Понимать-то я понимаю, – с кислой миной ответил Иван и честно признался: – Да уж больно мне неохота.

– А ты думаешь, мне хочется за уроки браться? Как бы не так. Я иногда даже реву. До того не хочется. Зато когда я уроки сделала, я – свободный человек.

– Свободным-то человеком я быть люблю, – сказал Иван.

– Вот для этого и надо уроки учить. И еще учти: если ты во втором классе к урокам не привыкнешь, то потом тебе будет просто беда. Привыкай сейчас.

– Я привыкаю, – Иван тяжело вздохнул и опять понюхал воздух: очень уж вкусно пах борщ.

– Это еще что такое?! – На пороге стояла бабушка. – Это еще что за безобразие?! Это как называется?!

– Борщ, – ответили Иван и Аделаида.

– Борщ? – переспросила бабушка, открыла крышку и ударила ею кастрюлю, как барабанщик медными тарелками. – Кто варит?

– Я, – ответили Иван и Аделаида.

– Та-а-ак, – грозно протянула бабушка, – понятно. Издеваетесь?

– Наоборот, – сказала Аделаида. – Как раз наоборот. Не о том он беспокоится, чтобы самому поесть, а о том, чтобы вас, больную, накормить.

– Да ну? – удивилась бабушка. – Золотце ты мое бесценное.

Она хотела обнять внука, но он вырвался и сказал:

– Я, между прочим, картошку чистить научился.

Бабушка всплеснула руками, укоризненно покачала головой и проговорила:

– Так, так… Значит, зря я болела? Значит, мне и поболеть нельзя? В другой раз я заболею, а он и белье стирать научится, и пельмени стряпать, и варенье варить?! Кому я тогда нужна буду?

– А помощника вам разве не надо? – спросила Аделаида. – Разве вы не хотите, чтобы внук вам помогал?

– Может, и хочу. – Бабушка улыбнулась, понюхав, как вкусно пахнет борщ. – Но раньше-то я была незаменимая?.. Да мало ли что было раньше. Давайте-ка лучше есть борщ. Проголодалась я тут, пока болела.

Иван съел три тарелки.

Иван не сдается

Аделаида ушла домой, взяв с Ивана честное слово, что он и сегодня сам приготовит домашние задания.

Злой сидел Иван.

Эх, придумать бы такую специальную ручку, чтобы сама уроки делала!

Колпачок бы с нее снял, положил бы ее на тетрадь – и поехали! Вжик-вжик, чик-чирик – готово домашнее задание.

Или бы специальную машину изобрели: сунул бы в нее тетрадь – тр-тр-тр-тр-тр! – готово домашнее задание.

Или бы еще такой прибор сделали: трахнул бы им по голове, и она что угодно запомнила бы. Трах – правило запомнил, трах – стихотворение запомнил, трах, трах, трах – вот это учеба!

Иван ойкнул, потому что, размечтавшись, стукнул себя кулаком по голове.

– Гвардии рядовой Иван Семёнов! – скомандовал он. – На упражнение по русскому языку вперед – марш!

Если бы кто-нибудь в это время подставил ухо к дверям, то подумал бы, что Иван с кем-то борется – так громко он пыхтел.

Он врезался грудью в стол и высунутым языком чуть-чуть не касался страницы. Нагни он голову еще на полмиллиметра ниже, и лизнул бы строчку.

А лень-матушка стояла рядом и нашептывала:

«Бедненький, несчастненький! Пожалеть тебя, кроме меня, некому. Иди-ка лучше побегай. Или спать ложись. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».

«Уйди ты от меня подальше, – отвечал ей Иван, – и без тебя тошно».

«Никуда я от тебя не уйду, – говорила лень-матушка, – друзья мы с тобой на всю твою многотрудную, полную невзгод и опасностей жизнь».

Каждая буква давалась Ивану с великим трудом, и когда он поставил последнюю точку, рук поднять не мог.

«Не мучь ты сам себя, – шептала лень-матушка так сладко, что глаза у Ивана закрывались, – заболеть ведь можешь. Умереть ведь можешь».

– Гвардии рядовой Иван Семёнов! – скомандовал Иван. – В атаку на примеры – марш!

И лень-матушка исчезла: видеть она не могла тех, кто добрым делом занят. (Между нами говоря, ушла она не так уж и далеко, все еще надеясь, что уговорит Ивана.)

А он побеждал пример за примером.

И хотя они сдавались не сразу, но – сдавались. А когда сдался последний пример, Иван вскочил и заплясал.

Он прыгал по комнате и что-то кричал, а что – и сам понять не мог.

Вот как радовался!