Жизнь и судьба

Крымов стал расспрашивать его. Греков отвечал лениво, рассеянно, позевывая и оглядываясь, точно вопросы Крымова мешали ему вспомнить что-то действительно важное и нужное.

– Сменим вас? – спросил Крымов.

– К чему? – ответил Греков. – Вот только курева, ну, конечно, мины, гранаты и, если не жалко, водочки и шамовки на кукурузниках подбросьте… – Перечисляя, он загибал пальцы на руке.

– Значит, уходить не собираетесь? – злясь и невольно любуясь некрасивым лицом Грекова, спросил Крымов.

Они молчали, и в это короткое молчание Крымов превозмог чувство своего душевного подчинения людям в окруженном доме.

– Дневник боевых действий ведете? – спросил он.

– У меня бумаги нет, – ответил Греков. – Писать не на чем, да и некогда, да и не к чему.

– Вы находитесь в подчинении командира сто семьдесят шестого стрелкового полка, – сказал Крымов.

– Есть, товарищ батальонный комиссар, – ответил Греков и насмешливо добавил: – Когда поселок отрезали и я в этом доме собрал людей, оружие, отбил тридцать атак, восемь танков сжег, надо мной командиров не было.

– Наличный состав свой на сегодняшнее число точно знаете, проверяете?

– Зачем мне проверять, я строевых записок не представляю, что я, в АХО и на допе снабжаюсь? Сидим на гнилой картошке и на гнилой воде.

– Женщины в доме есть?

– Товарищ комиссар, вы вроде допрос мне учинили?

– Ваши люди в плен попадали?

– Нет, такого случая не было.

– Все же, где ваша радистка?

Греков закусил губу, брови его сошлись, и он ответил:

– Девушка эта – немецкая шпионка, она меня завербовала, а потом я ее изнасиловал, а потом я ее пристрелил. – И, вытянув шею, он спросил: – Такого, что ли, ответа вам от меня нужно? – И с насмешкой сказал: – Я вижу, дело штрафным батальоном пахнет, так, что ли, товарищ начальник?

Крымов несколько мгновений молча смотрел на него и сказал:

– Греков, Греков, закружилась ваша голова. И я в окружении был. И меня спрашивали.

Он посмотрел на Грекова и медленно сказал:

– У меня есть указание, – в случае необходимости отстранить вас от командования и переподчинить людей себе. Зачем вы сами прете на рожон, толкаете меня на этот путь?

Греков молчал, думал, прислушивался, потом сказал:

– Стихает, успокоился немец.

21

– Вот и хорошо, посидим вдвоем, – сказал Крымов, – уточним дальнейшее.

– А зачем сидеть вдвоем, – сказал Греков, – мы тут воюем все вместе и дальнейшее уточняем вместе.

Дерзость Грекова нравилась Крымову, но одновременно и сердила. Ему хотелось сказать Грекову об украинском окружении, о своей довоенной жизни, чтобы Греков не принимал его за чиновника. Но в таком рассказе, чувствовал Крымов, проявилась бы слабость его. А Крымов пришел в этот дом проявить свою силу, а не слабость. Он ведь не был политотдельским чиновником, он был военным комиссаром.

«Ничего, – подумал он, – комиссар не подкачает».

В затишье люди сидели и полулежали на грудах кирпича. Греков произнес:

– Сегодня немец уже больше не пойдет. – И предложил Крымову: – Давайте, товарищ комиссар, покушаем.

Крымов присел рядом с Грековым среди отдыхавших людей.

– Вот смотрю на вас всех, – проговорил Крымов, – а в голове все время вертится: русские прусских всегда били.

Негромкий ленивый голос подтвердил:

– Точно!

И в этом «то-о-очно» было столько снисходительной насмешки над общими формулами, что дружный негромкий смех прошел среди сидевших. Они знали не меньше человека, впервые сказавшего – «русские прусских всегда били», о том, какую силу таят в себе русские, да они, собственно, и были самым прямым выражением этой силы. Но они знали и понимали, что прусские дошли до Волги и Сталинграда вовсе не потому, что русские их всегда били.

С Крымовым в эти мгновения происходила странная вещь. Он не любил, когда политические работники славили старых русских полководцев, его революционному духу претили ссылки в статьях «Красной звезды» на Драгомирова, ему казалось ненужным введение орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого. Революция есть революция, ее армии нужно одно лишь знамя – красное.

Когда-то он, работая в Одесском ревкоме, участвовал в шествии портовых грузчиков и городских комсомольцев, пришедших сбросить с пьедестала бронзовое тельце великого полководца, возглавившего походы крепостного русского войска в Италию.

И именно здесь, в доме шесть дробь один, Крымов, впервые в жизни произнеся суворовские слова, ощутил длящуюся в веках единую славу вооруженного русского народа. Казалось, он по-новому ощутил не только тему своих докладов, – тему своей жизни.

Но почему именно сегодня, когда он снова дышал привычным воздухом ленинской революции, пришли к нему эти чувства и мысли?

И насмешливое, ленивое «точно», произнесенное кем-то из бойцов, больно укололо его.

– Воевать вас, товарищи, учить не надо, – сказал Крымов. – Этому вы сами всякого научите. Но вот почему командование нашло нужным все же прислать меня к вам? Зачем я вот, скажем, пришел к вам?

– За суп, для ради супа? – негромко и дружелюбно предположил кто-то.

Но смех, которым слушатели встретили это робкое предположение, не был тихим. Крымов посмотрел на Грекова.

Греков смеялся вместе со всеми.