Жизнь и судьба Федора Соймонова

Передвижение в пределах империи было мучительным, пишет С. М. Соловьев: «Сырость, обилие вод делали летние дальние поездки изнурительными. Мириады комаров атаковали людей, невзирая на дым костров. В жару же, в сухость оводы и слепни заедали коней до бешенства. Все это заставляло избирать для поездок зимнее время. Но и оно отпугивало суровостью морозов, опасностью от диких зверей, населяющих леса, а пуще от человека, которому нет лучше густого леса для сокрытия своего дурного промысла.

Редко среди этой обширной лесной страны попадались села и деревеньки, еще реже большие огороженные села и города. И с тем большим нетерпением ожидал путник, когда же из-за лесов покажется тот столичный град, что дал свое имя бескрайней Московии.

Незадолго до конца пути начинали попадаться первые вестники его. Уже не надобно было более самим путникам наводить мосты чрез каждый ручей, гатить топи. Около столицы дороги бывали мощены деревом, толстыми плахами, уложенными впритык друг к другу. И вот, наконец, издали развертывалась перед очами жаждущего Москва. Ах, как она была красива, особенно летом, когда черное скопище домов тонуло в зелени садов и над всем этим буйством зелени поднимались бесчисленные главы и колокольни церквей. Горели золотом купола Кремля — жилища государева, и обнимала его пространство заполненная белыми каменными церквами высокая белая каменная стена, окружавшая центр с высоким белым же столпом колокольни Ивана Великого.

— Слава те господи! — размашисто крестились и кланялись открывшемуся граду провожатые. — Добрались!..

Однако великолепие столицы было поистине призрачным. Въезжавшего внутрь тесно застроенного города поражала бедность и убогость деревянных строений со слюдяными окнами, казавшихся издали внушительными и богатыми. Неприятное впечатление на впервые прибывшего производили узкие улицы и обширные пустыри, нечистота, грязь улиц, хотя и мощенных в некоторых местах деревом, но так, что лучше бы того не было. В щелях между бревен лошади ломали ноги. Жилища знати строились усадьбами, окружались широкими дворами, садами и огородами, обрастали бесчисленными службами, многие со своими церквами и с непременными нескрытыми следами пожаров. Огонь ежегодно уничтожал десятки и сотни домов...»

Действительно, сколько разорений пришлось на древнюю столицу, сколько пожаров, набегов и разрушений. Но каждый раз, как птица Феникс, вставала Москва из пепла.

Для Федора после Астрахани да убогих городков по пути была Москва могучим сердцем России, символом державы, третьим Римом. И не видели его глаза ни грязных кривых улиц, крытых лежинами, не видел он убогих строений обывательских, которые и домом-то не назовешь, разве что — избой, со слепыми окошками да волоковыми дырами над низкими дверями. Ничего не видел. Зрел град столичный — Москву!

2

В те поры гудела старая столица. Молодой император Петр Второй Алексеевич переселился из гнилого неустроенного Петербурга в Москву. Надолго ли, нет ли, — поговаривали, что насовсем. И что быть снова первопрестольной во всем блеске столицею главной. Следом за императором потянулся и двор, а с ним и жизнь. Возвращалось стронутое на круги своя. Люди будто от сна пробудились, глянули на свет божий: никак опять в центре мира живем? Стал подваливать и народ в белокаменную. Заскрипели ворота старинных усадеб, растворялись закрытые ставнями окна. Оживились на площадях торги. Заиграли на Красной площади гусельники, задудели дудошники, заплясал на праздниках неунывающий люд московский. Зашумели по дворам свадьбы...

Если посмотреть переписи тех лет, жениться и составить семью служивому шляхтичу было совсем не просто. В стране вообще женщин было немного, меньше, чем мужчин. Были они недолговечны, многие рано умирали от родов и от болезней. А из оставшихся тоже не каждая годилась любому для супружества. Брак был категорией строго сословной, и лишь при условии определенного сословно-экономического соответствия жениха и невесты сватовство могло быть удачным. Особенно мало женщин оказывалось в городах. Об Астрахани я уже говорил. Не лучше обстояли дела и в других порубежных городах. Вот некоторые данные по синодальным ведомостям на конец 30-х годов XVIII столетия, приведенные в Приложении к X тому сочинений С. М. Соловьева: «В Петербурге на 42 969 мужчин всех сословий приходилось всего 25 172 женщины». И это по всем возрастам. Ну, как тут молодому офицеру столичного гарнизона или чиновнику устроить судьбу? Оттого в таком спросе оказывались вдовы, хоть и битые горшки, а все же... Но главным рынком невест была Москва и подмосковные дворянские вотчины.

В Москве, по той же статистике, в описываемое время по сословной росписи обреталось:

«...приходских церквей — 266.

духовенства — 2 558 мужеска пола, 2 868 женского; далее идут:

военных — 5 731 м., 9 617 ж.,

разночинцев — 14 109 м., 12 164 ж.;

приказных — 3 377 м., 3 858 ж.;

посадских — 11 543 м., 12 164 ж.;

дворовых — 18 181.м., 17 778 ж.;

поселян — 9 482 м., 8 828 ж.;

Итого православных — 64 979 м., 67 277 ж.;

раскольников — 170 м., 137 ж.»