Жизнь и тайны мистера Хефнера

– Вы говорили, что в особняке есть комната, где практикуют групповые секс-игрища.

– Все началось с тех пор, как мистер Хью связался с Сандрой. Грязная девица. Уверен, что с Бобби ничего подобного не было. Бобби скорее умерла бы, но такое не позволила.

– Мистера Хефнера совсем не волнует, что у него под носом продают наркотики? Оставим моральную и коснемся юридической стороны вопроса. Ваш бывший начальник ничего не боится?

– Однажды его пытались вывести на чистую воду, но как только появились сотрудники ФБР5, всех гостей из особняка точно корова языком слизала. Помню, прислали какого-то молодчика. Считаю, что было бы куда больше толку, если бы из ФБР пришла девушка, провела вечерок – другой в особняке, пообщалась бы с местной публикой, заглянула в комнаты, присмотрелась к гостям. Короче говоря, в тот раз арестовали его личную помощницу и нескольких сотрудников из тех, что работали в доме. Насколько мне известно, мой бывший босс обратился в суд и дело было решено в его пользу».

Напрасно мистер L, а именно так представил читателям своего собеседника Penthouse, надеялся напакостить Хефнеру своими откровениями. Опубликованное интервью стало каплей в море по сравнению с теми неприятностями, которые обрушились на Хью в семидесятые и восьмидесятые годы. Конфликт с властью и церковью, обвинение в торговле порнографией, убийство одной из самых молодых моделей Playboy, наконец, инсульт.

Когда я увидел Esquire

Хеф появился на свет в Чикаго и рос в пору, когда улицы по вечерам освещались газовыми фонарями, когда цоканье лошадиных копыт оповещало горожан о приближении повозок с углем и молоком. Хью и его брат Кит родились в религиозной семье. Мама – школьная учительница, отец – бухгалтер в одной из городских компаний.

Улица Чикаго, 1920 год / Library of Congress

По воспоминаниям соседей родители Хефнера являли собой классический пример выходцев из пуританских семей. Она – женщина замкнутая, благочестивая, и он – молчаливый, почти безэмоциональный глава семейства, 24 часа в сутки размышляющий только о работе.

Духу свободы не было места под крышей дома Хефнеров. Не сквернословить, не пить, не слушать по воскресеньям радио, не играть в карты, не…, не…, не… Следовало жить, в почтении и смирении склонив голову перед Господом, по словам родителей – строгим и наделенным властью карать за грехи.

Много лет спустя Хью рассказывал в одном из интервью:

«Я часто слышал от родителей о Боге, о его суровости, но никогда о том, что Бог милостив и щедр. В нашей семье не имели понятия что такое ласка. Ни отец, ни мать никогда не говорили, что любят меня. Я не знал родительских объятий. Мама не целовала меня на ночь. У нее было что-то вроде фобии: она панически боялась микробов.

Наверное, именно поэтому, как бы странно это ни звучало, я находил тепло и особое удовольствие, укрываясь своим любимым шерстяным одеялом. То была самая дорогая вещь, которой я обладал в детстве. На полях этого, служившего мне защитой, куска ткани, были изображены кролики. Тогда же, в детстве, я, как, наверное, многие мои сверстники мечтал о щенке – живом, игривом создании, но из-за все той же боязни микробов моя мать была категорически против того, чтобы в нашем доме появилось какое бы то ни было животное.

И все-таки моя мечта сбылась. Однажды я заболел отитом и лежал, мучаясь от непереносимой боли. Чтобы как-то приободрить меня, родители принесли мне собаку. Животное оказалось слабеньким и буквально через пять дней мой новый друг захворал, да так, что утратил способность самостоятельно передвигаться. Я закутал щенка в свое любимое одеяло с кроликами и не переставал надеяться на его выздоровление. Когда он, в конце концов, умер, мама заявила, что одеяло полно болезнетворных бактерий и сожгла его».

Журналист, беседовавший с Хефнером, вспомнил, как Хью помолчал несколько минут и затем добавил:

«Порой мне кажется, что и теперь я – тот самый маленький мальчик, который отчаянно ищет любви».

Уже в раннем детстве у Хью проявился художественный талант. Когда им с братом было скучно болтаться по дому, матушка отправляла мальчиков на задний двор, всучив ребятам глину – желтую, белую, красную, и карандаши с бумагой. Хеф и сам не замечал, как, увлеченный рисованием, переносился из мира реального в мир фантазий. Для того, чтобы вернуть сына на грешную землю, отцу приходилось громко окрикнуть его. Кит же в таких случаях сильно толкал брата локтем в бок.

«Мы с Китом были очень дружны и во многом похожи, только я на два года был старше брата. Кит во всем старался мне подражать, смотрел на меня снизу вверх. У нас были одинаковые интересы – мы оба серьезно интересовались животными, а уж потом – когда стали постарше – серьезно увлеклись девушками».