Жизнь и труды Пушкина

Из переписки, разбираемой нами теперь, оказывается всего яснее, что Лев Сергеевич имел непреодолимую страсть к чтению новоприсылаемых произведений брата на вечерах и ужинах и за этим упражнением часто забывал об выпуске их в свет правильным образом. Мы видели уже, как сердился поэт за преждевременное распространение в публике «Бахчисарайского фонтана»; то же самое случилось и с «Цыганами». Лев Сергеевич передавал их целиком, на память и в рукописи, всем почитателям таланта своего брата, а почитателем его тогда был весь свет. Поэт принужден был перенесть поручение издавать свои сочинения на одного П. А. Плетнева. Шутливо писал он к Дельвигу из Михайловского от 8 декабря 1825 г.: «Кстати, скажи Плетневу, чтоб он Льву давал из моих денег на орехи, а не на комиссии мои, потому что это напрасно. Такого бессовестного комиссионера нет и не будет». Так, еще от 23 июля 1825 г., он прибавляет к тому же лицу: «Если брат захочет переписать мои стихи вместо того, чтобы читать их на ужинах и украшать ими альбом В[оейко]вой, то я ему буду благодарен; если нет, то пусть отдаст он рукопись мою тебе, а ты уж похлопочи с Плетневым». Последняя заметка касается издания стихотворений Пушкина 1826 г. Мы видели прежде, что рукопись стихотворений была переслана из Михайловского 18 марта 1825 г. в Петербург, но до 28 июля 1825 поэт не получал от комиссионера своего никакого известия об участи ее, а также и об участи других своих предприятий. В этот день он написал брату выговор, который оправдывает его предшествовавшие заметки к друзьям. «Если бы Пл[етне]в показал тебе мои письма, так ты бы понял мое положение. Теперь пишу из необходимости. Ты знал, что деньги мне нужны. Я на тебя полагался как на брата; между тем год прошел, а у меня ни полушки. Если б я имел дело с одними книгопродавцами, то имел бы тысяч 15.

Ты взял от Пл[етне]ва для выкупа моей рукописи 2000 р., заплатил 500; заплатил ли остальные 500? и осталось ли что-нибудь от остальной тысячи?

Я отослал тебе мои рукописи в марте. Они еще не собраны, не ценсурованы. Ты читаешь их своим приятелям до того, что они наизусть передают их моей публике. Благодарю.

Дельвига письма до меня не доходят. Издание поэм моих не двинется никогда. Между тем я отказался от предложения Заикина. Теперь прошу, если возможно, возобновить переговоры.

Словом, мне нужны деньги… Ты знаешь это, ты обещал мне капитал прежде году, а я на тебя положился.

Упрекать тебя не стану, а благодарить — ей-богу, не за что. 28 июля.

При сем письмо Заикина. Не утруждаю тебя новыми хлопотами. Прошу единственно вполне истолковать Пл[етневу] мои обстоятельства. Полагаюсь на его дружбу. Если ты захочешь продиктовать «Цыганов» для отдачи в ценсуру, покамест не перешлю своего списка, я почту себя очень обязанным…»[168].

Таким образом, только в 1825 г. открылась совершенная неспособность Льва Сергеевича к обязанности комиссионера, которую он исполнял с 1821 года. Дальнейшее описание сношений между братьями уже не может относиться к нашему труду, так как в них, по большей части, уже нет ничего, касающегося литературы, и много такого, что исключительно принадлежит семейному кругу. К концу жизни голос Александра Сергеевича становился все строже и строже. Беспечность и отдача самого себя течению жизни, как пришлось, не пропадали с годами в брате его. Прежние и новые советы оставались без действия, но взамен Александр Сергеевич принимал на себя несколько раз устройство дел своего любимца, как денежных, так и жизненных вообще. Во всех кризисах своего существования (а их было немало) Лев Сергеевич тотчас же обращался к надежной своей опоре, к брату, и даже писал ему при одном из таких случаев: «Нравоучения, если я их заслуживаю, могут быть и после, а теперь — надобно пособить». И никогда не обманывала его надежда, Александр Сергеевич платил его долги, очищал ему дорогу и приводил в движение все свои обширные связи и сношения в обществе, чтоб выпутать его из ожиданной или неожиданной беды. Он предоставлял себе только право, в виде вознаграждения, прочесть ему добрую нотацию в сухом, часто весьма остроумном письме (большею частию на французском языке) да шутливо сообщал друзьям о своих новых хлопотах… Даже и эта небольшая доля строгости пропадала еще, когда судьба сталкивала их опять вместе. По рассказам свидетелей, Александр Сергеевич напрасно старался сохранить при личных свиданиях с братом серьезное выражение: шутка, веселость, даже просто шалость одолевали его. И Лев Сергеевич сошел уже с земного поприща: он скончался в Одессе в июле месяце 1852 года.