Жизнь и творчество Николая Носова

— Какая такая частная собственность?

— Ты что, не признаёшь, может быть, частной собственности? — спросил подозрительно Клопе.

— Почему не признаю? — смутился Незнайка.— Я признаю, только я не знаю, какая это собственность. У нас нет никакой частной собственности. Мы всё сеем вместе, а потом каждый берёт, что кому надо. У нас всего много.

— Где это у вас? У кого у вас? Чего у вас много? Да за такие речи тебя надо прямо в полицию! Там тебе покажут! Там ты попляшешь! — разорялся Клопс...»

Собеседники явно не понимают друг друга, говорят на разных языках. И оба в своём непонимании вполне искренни. Просто один не в силах представить себе мир без частной собственности, а другой — наоборот. Но если Клопс думает, что «вор» дурачит его, то Незнайка вообще не знает, что и думать.

Сцена эта не только смешна, но и драматична: тем, что судят без вины виноватого, и тем, что Незнайка столкнулся с несправедливостью общественного устройства, а осмыслить это ему не по силам. Наконец, Незнайка привык думать обо всех окружающих хорошо, не подозревая в них ни подлости, ни коварства. Недоумение его переходит в потрясение. А комизм, основанный на наивности героя, приобретает новые тона.

Вера в добро, в лунных условиях уже рискованная, вскоре подвела его снова. Чудом сбежав от Клопса, Незнайка попадает в центральную часть города, где перед столовыми и кафе стоят столики, а сидящие за ними коротышки пьют и едят разные вкусные вещи. Голодный Незнайка, явно не усвоивший печального урока, садится за свободный столик. «Сейчас же к нему подскочил официант в аккуратном чёрном костюме и спросил, чего бы ему желалось покушать. Незнайка пожелал съесть тарелочку супа, после чего попросил порцию макарон с сыром, потом съел ещё две порции голубцов, выпил чашечку кофе и закусил клубничным мороженым. Всё это оказалось чрезвычайно вкусным».

Нетрудно предвидеть, как туго придётся Незнайке, когда дойдёт дело до платежа. Ведь он не знает даже, что такое деньги... Комизм сгущается, приобретая уже мрачные тона.

Мир коротышек, да ещё лунных... Кажется, для изображения такого мира писатель просто вынужден черпать материал только из своей фантазии. Но оказывается, даже для таких случаев у него находятся реальные жизненные наблюдения.

В автобиографической повести Носова «Тайна на дне колодца» есть эпизод, где маленький Коля Носов получает первое представление о деньгах. У него в кармане лежало несколько кружочков с непонятными для него обозначениями и буквами, и до поры до времени он считал, что «это предметы скучные и никакой ценности не представляющие. По сравнению с ними пуговицы куда полезнее и интереснее».

Велико же было его удивление, когда старший брат взял у него из кармана два или три таких кружочка, отправился в бакалейную лавку и обменял их на несколько сдобных плюшек...

Как видим, реальный Коля Носов в свои детские годы напоминает своих будущих наивных героев — даже сказочных. Да и вообще, многие сцены из, казалось бы, насквозь фантастичной сказки «Незнайка на Луне», как ни странно, имеют прочную опору в жизненном опыте писателя. Это видно не только из приведённой сцены. Так, беседа Коли Носова с беспризорниками, не понимающими самых простых вещей по части литературы, напоминает беседы Незнайки с лунными бедняками, а тяжёлая работа Коли на кирпичном заводе или перевозка им тяжеленных брёвен на старой, измождённой лошадёнке заставляют вспомнить лунные скитания Незнайки — хотя точно таких эпизодов в этой сказке нет.

Прав, видно, коллега Носова по детской юмористике пермский писатель Лев Давыдычев, писавший в одной из своих книг: «Сколько бы писатель ни выдумывал, никогда ему не придумать больше того, что бывает в жизни».

Задатки сатирика видны уже в первых книгах Николая Носова. Вспомним эпизод из «Вити Малеева»: на Витю и Костю нарисовали в стенгазете карикатуру, и друзья обсуждают, что бы им предпринять в ответ. Ведь двойки-то получали не они одни, а нарисовали только их! Витя говорит другу: «— Давай опровержение писать.

— А как это?

— Очень просто: нужно написать в стенгазету обещание, что мы будем учиться лучше. Меня так в прошлый раз научил Володя. (Пионервожатый.— С. С.)

— Ну ладно,— согласился Шишкин.— Ты пиши, а я потом у тебя спишу».

Это уже не просто смешно, но и сатирично, потому что все эти обещания, обязательства и прочее превратились, как видно, в этой школе в пустую формальность. Главным стало не выполнить обещание, а пообещать. Потому и «опровержения» в стенгазете тоже обратились в формальность, и их можно стало писать под копирку, а значит, и списывать...

Так смех над героями повести неожиданно переходит в смех над порядками в этой школе (и только ли в этой? и только ли в школе?..), где форма ценится выше фактов (а факты говорят, что друзья вовсе не собираются улучшать учёбу: они намерены лишь пообещать, чтобы простейшим способом избавиться от ненавистной карикатуры). И если смех над Костей был только юмором, то здесь он уже превращается в сатиру.