Жизнь и творчество Р. Фраермана

Это очевидная неправда. И это возмутило учительницу Александру Ивановну, которая «любила больше других» Таню. Но на этот раз и она не могла воздержаться от самого резкого замечания:

— Ты не обманешь меня своей дерзостью... Но знай: ты сейчас поступила не как пионерка. Ты думаешь не то, что говоришь. А ведь ты всегда была справедлива. И что с тобой, мне непонятно.

Этого пока еще не может как следует понять и сама Таня. Обо всем первой догадывается толстая Женя. Услышав резкое замечание, сделанное Александрой Ивановной Тане, все «оставались неподвижны и молчали. Только девочка Женя обернулась назад так быстро, что чуть не свихнула своей толстой шеи.

— Таня просто в него влюблена, — сказала она шепотом Фильке».

И пусть Фильке, наблюдательному и умному, покажется это пока вздором; в следующей главе, читая оставленные на первом снегу следы (замечу, кстати, что эта коротенькая главка преисполнена тонкой поэзии и удивительной точности, как, впрочем, и все описание первого снега), он кое-что начнет понимать. И учительница вскоре начнет догадываться о подлинных чувствах своей любимой ученицы. Кажется, позднее всех догадывается об этом сама Таня. Это произойдет на том заседании школьного литературного кружка, когда Коля, всегда критиковавший «бесстрастно, жестоко» произведения всех кружковцев, ничего не скажет о рассказе, который прочитала Таня.

«Неужели, — думала она, — даже не похвала, а только молчание этого дерзкого мальчика может меня сделать счастливой?»

Ей будет приятно прикосновение Коли. Таня обрадуется тому, что «этот дерзкий мальчик с упрямым взглядом» тревожится за нее, она в эту минуту совсем забудет «о своих обидах», но в следующую минуту опять вспылит и поступит всему наперекор. А в главе, где описана встреча Нового года, Таня испытает ревность, за которой приходит, наконец, ясное осознание владеющего ее сердцем чувства. На другой день она размышляет: «...может быть, в самом деле любовь, о которой без всякой совести говорит толстощекая Женя? Ну и пусть любовь. Пусть она... Но я буду с ним сегодня танцевать на елке. И я пойду на каток. Я им вовсе не буду мешать. Я постою там с краю за сугробом и посмотрю только, как они будут кататься. И может быть, у него на коньке развяжется какой-нибудь ремешок. Тогда я завяжу его своими руками. Да, я сделаю так непременно».

И тут же она прикажет себе забыть о Коле, будет пытаться заставить себя не думать о нем. Пусть от этого будет больно, пусть сделать это будет немыслимо трудно, она будет убеждать себя в том, что «есть же на свете радости лучшие, чем эта, и, наверно, более легкие».

Но чего стоят все эти заклинания, все эти разумные доводы, мы узнаем очень скоро из главы, в которой описан страшный буран. Брошенный Женей Коля вот-вот погибнет. Таня бросится ему на выручку. Она покажет себя истинной героиней, способной вступить в отчаянную схватку со страшной стихией ради спасения любимого. Она подхватит слабеющего друга и будет бормотать ему: «Ты слышишь меня, Коля, милый?»

Таня сделает, кажется, невозможное: она даже оставит возле неспособного двигаться Коли верного стража — свою собаку Тигра, потом пожертвует бедным псом, пробьется сквозь страшнейшую снежную бурю за нартами, а когда нарта остановится — бечева лопнет, и собаки умчатся в снежную мглу, — Таня сама потянет нарту, наконец, выбиваясь из сил, взвалит на себя ослабевшего друга и продержится с ним до прихода пограничников во главе с отцом. В этой сцене она не будет скрывать своих чувств, она открыто выразит и свою нежность, и свою отвагу, и свою любовь.

На этой высокой ноте, в сущности, и оборвется повесть о первой любви, вернее, на этом и кончится сама первая любовь. Таня решит, что ей с матерью лучше уехать, чтобы не видеть больше Колю, отца, Фильку.

Когда Коля узнает об этом и с недоумением спросит о причине отъезда, Таня с присущей ей прямотой и твердостью ответит:

«— Да, я так решила. Пусть отец остается с тобой и с тетей Надей — она ведь тоже добрая, он любит ее. А я никогда не покину маму. Нам надо уехать отсюда, я это знаю.

— Но почему же? Скажи мне? Или ты ненавидишь меня, как раньше?

— Никогда не говори мне об этом, — глухо сказала Таня. — Что было со мною сначала, не знаю. Но я так боялась, когда вы приехали к нам. Ведь это мой отец, а не твой. И быть может, поэтому я была несправедлива к тебе. Я ненавидела и боялась. Но теперь я хочу, чтобы ты был счастлив, Коля...»

После этой сцены у некоторых читателей может возникнуть недоумение: что же, Таня боролась, страдала, проявила истинную отвагу, даже рисковала собой и вдруг от всего добровольно отказалась. Уж не дурная ли это прихоть ее взрывной натуры? Тем более что и Коля, выслушав Таню, отвечает ей не онегинской холодностью, а страстно возражает.

«— Нет, нет! — в волнении закричал он, перебивая ее. — Я хочу чтобы и ты была счастлива, и твоя мать, и отец, и тетя Надя. Я хочу, чтобы были счастливы все. Разве нельзя этого сделать?

Таня не сразу отвечает на это, она сосредоточенно думает, а потом говорит.