Жизнь и творчество Р. Фраермана

На дорожке, подкрашенной желтоватым песком, показалась Валентина Сергеевна. В ее руке голубела шапочка, похожая на пилотку испанских республиканцев. Такие пилотки, сшитые из носовых платков, были тем жарким летом в большом ходу.

Почуяв торопливые шаги Валентины Сергеевны, пчела загудела, раскрыла крылья, набирая скорость, совершила спиральный круг над Фраерманами, скрылась в белизне жасмина.

Подумалось: долгие годы Фраерман, как пчела целительный мед, копил наблюдения души человеческой, природы.

И я не удивился, узнав: «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» написана за один месяц.

3

Рувима Исаевича и Валентину Сергеевну уважительно, радостно, с отсветом на «Повесть о первой любви», ни на мгновение не разделяя, — так и звали: Фраерманы.

Последние годы жизни, после фронтовой контузии, Рувим Исаевич тяжко болел. Однако рядом с Валентиной Сергеевной он и ходил легче, и виду почти не показывал, что недомогает.

В то малеевское лето мы часто общались. Фраерманы интересовались всем, что я видел, где бывал, что читаю.

Рувим Исаевич молча сидел, не глядя на меня, привычно опустив подбородок на руки, сжимающие набалдашник узловатой палки.

Однако стоило продлить паузу, он поворачивал ко мне взгляд:

— Продолжайте, пожалуйста.

Я рассказывал о своей службе в газете Забайкальского военного округа «На боевом посту», о Дальнем Востоке, о Порт-Артуре, о Великом или Тихом океане, о колхозах и совхозах России, где нередко бывал в командировках.

Однажды Валентина Сергеевна поделилась воспоминаниями о своей дальневосточной юности еще до революции, рассказала о походе по далекому северо-востоку партизанского отряда с комиссаром Фраерманом.

Фраерманы, не сомневаюсь, понимали: другому человеку небезынтересно знать подробности жизни автора «Повести о первой любви».

Всегда при встречах, в общении с Фраерманом я видел в нем автора «Повести о первой любви» — небольшой по объему и великой по естественной соразмерности образов, оживших на ее страницах.

4

Валентина Сергеевна — жена, друг и сотоварищ по творчеству постоянно и бережно помогала мужу. Когда Рувим Исаевич находился в глазной больнице по поводу серьезной операции, Валентина Сергеевна в течение нескольких недель жила в одной палате с мужем, ухаживала за ним днем и ночью.

Пишу эти заметки в Подмосковном доме отдыха. Дом окружен лесом. Скамья, на которой сижу, — среди дубов, елей, осин, берез. Чаще — березы. И дом отдыха именуется «Березовая роща».

Поросший медуницей, камышом, осокой ручей пошумливает поблизости. Птицы июльского леса приглушенно поют. Чуть тронут запахом спеющего обеда из недалекой кухни лесной воздух.

Все это хорошо, радостно, как отрадно, случается, услышать в канун заката дымок костра на лесной опушке.

Чудится, среди берез ступают по летней тропе Фраерманы: Рувим Исаевич в своей испанской пилотке, Валентина Сергеевна в легком ситцевом платье, со светлыми волосами, собранными в пучок на затылке.

Это чудится... И потому чудится, что все книги Фраермана о России, о ее березовых рощах, о ее восходах и закатах, о ее соловьях, о Дальнем Востоке, о Якутии, о Сибири... Всегда о России.

5

На третьем этаже дома номер 20 по Пушкинской улице — квартира Фраерманов. К ней ведет крутая, сумрачная днем, лестница. На лестничных площадках прижимаются к стене деревянные лавочки. На них отдыхал Рувим Исаевич, возвращаясь с прогулки.

Меня пригласили в гости:

— Приходите, пожалуйста, после трех...

У Фраерманов строгий порядок. День разделен на временные отрезки: подъем, зарядка, завтрак, прогулка, часы работы... Встречи с друзьями, деловые, случались обычно по вечерам.

Когда на мой звонок Валентина Сергеевна открыла дверь, из комнаты послышалось:

— Кто пожаловал к нам?

Валентина Сергеевна назвала меня. Она включила добавочно к верхнему свету настольную лампу.

— В это время мы чаевничаем... Не вздумайте отказываться. Все равно не поверю, что вам не хочется откушать душистого свежего чая... Рувочка, я на кухне. Займи гостя.

В двери появился Фраерман. Его глаза в очках казались неправдоподобно большими. Огромный лоб выпукло блестел.

Фраерман протянул мне руку:

— Что поделываете? Давно вас не видел.

Потом мы пили чай.

— Вашу чашку любил Коста. Мы так и зовем ее «чашка Косты».

Заметив мое недоумение, Валентина Сергеевна объяснила:

— Коста — Константин Георгиевич Паустовский... Наш друг... Сиживали за этим столом Александр Фадеев, Аркадий Гайдар, академик Тарле.

Фраерман рассказал о совместной с Паустовским работе в Батуми, в ТАСС, о Новосибирске, где работал в краевой газете под редакторством Емельяна Ярославского.

Очень редко Рувим Исаевич говорил о своих книгах. Иногда мне казалось: знакомый мне Фраерман — только газетчик, а известные всему миру книги писал другой Фраерман, которого я вовсе не знаю.

6

Валентина Сергеевна молча встретила меня, проводила в комнату Рувима Исаевича, отдернула оконную занавеску, удалила из комнаты полумрак.

— Вам нужно попрощаться с Фраерманом, — не то спросила, не то велела она.