Жизнь и творчество С. М. Дубнова

Спустя две недели над городами Польши, в раскаленном, безоблачном небе зловеще загудели пропеллеры. Оглушенная натиском блицкрига, страна почти не защищалась. До Лесного Парка докатились грозные вести: города Польши - в огне, Варшава накануне капитуляции, жители ее бегут в панике, армия отступает. В то время, как писатель мучился неизвестностью о судьбе детей, друзей, виленского Института, семья его брела лесами и проселочными дорогами, вслед за толпами беженцев и отступающими войсками, к восточной границе.

9-го октября С. Дубнов писал Чериковерам: "Случилось то, чего мы боялись, так что психически мы были подготовлены... Мы тут тоже пережили не мало тревог, хотя находимся в нейтральной стране. Сначала опасались, что эти маленькие страны будут (276) растерты между великанами, но в последнее время мы успокоились: неприкосновенность балтийских стран обеспечена. Поэтому я решил отклонить предложение американских друзей о переезде за океан. Это разрушило бы мое душевное равновесие, еще более необходимое в такое время... Что меня теперь особенно волнует - это судьба моих варшавских детей... Угнетает также и оторванность от всех друзей в западной Европе и Америке, отсутствие заграничной прессы и т. д.

"Теперь все обычные интересы отступили на задний план. Я работаю только для спасения души, а не для печати. Заканчивается печатание цикла древней истории - скорее для архива. Буду потом, вероятно, заниматься ликвидацией моего литературного наследия, тоже для будущего... Все планы издания моих книг в разных странах приостановились"...

Несколькими днями позже он сообщает А. Штейнбергу: "Я здоров и мужественно преодолеваю жуткие впечатления нашего времени... Мои планы работы, конечно, расстроены, не я не перестаю писать - для себя. Единственный луч света во мраке - литовская Вильна, где, может быть нам всем суждено когда-нибудь встретиться".

В переписке того времени упорно повторяется мысль о необходимости издания политического еженедельника на английском языке, информирующего американское общественное мнение о событиях в Европе. "Если это осуществится - пишет С. Дубнов А. Штейнбергу 18 ноября - то можете рассчитывать на мое постоянное сотрудничество. Я в последнее время ношусь с планом статей под общим заглавием "Inter Arma II", наподобие серии статей, которые я печатал в Петербурге в 1914-1915 гг., в годы мировой войны. Там будет смесь истории и современности с прогнозом будущего... Среди всех... общих и личных переживаний я все-таки еще сохраняю душевное равновесие... На днях выходит из печати последний том русского оригинала "Всемирной Истории", и я могу сказать с облегченным сердцем: "Nunc dimittis servum tuum in расе!" Но... жутко оставаться без напряженной умственной работы - и я взялся за пересмотр 3-ей части "Книги Жизни", давно лежащей в рукописи.... Меня мучает мысль, что издание трехтомной нашей истории погибло в Моравской Остраве во время нацистского погрома".

(277) Над письменным столом висела, как в былые годы пожелтевшая картонная папка с надписью "Scripta manent". Снова как в дни революции, хозяин кабинета чувствовал себя на острове среди бушующих стихий, снова нуждался в напоминании: книги долговечнее людей... На вращающейся низкой полке лежали свежеотпечатанные тома. Русское издание большого труда было закончено; в Вильне за последние два года, Иво напечатало восемь томов Истории в еврейском переводе.

В ноябре пришло первое известие о судьбе семьи: дочь и внуки после долгих мытарств очутились в Вильне; зять был арестован в Брест-Литовске советскими властями. Писатель решил при первой возможности съездить в Вильну, официально присоединенную теперь к Литве, чтоб помочь странникам наладить жизнь в новой обстановке. Он рассчитывал также, что сможет, сославшись на свое формальное литовское подданство, навести справки через дипломатические круги о судьбе зятя. Поездку пришлось, однако, отложить до выхода из печати третьего тома мемуаров.

Размышляя о будущем в одинокие зимние вечера, - зима выдалась в этом году лютая, и горожане почти не заглядывали в Лесной Парк - писатель строил планы переселения в Литву. "В последнее время - пишет он И. и Р. Чериковерам 18 декабря 1939 г. - я нахожусь во власти эмиграционных настроений. Речь идет не об Америке, хотя мои тамошние друзья получили для меня визу, и она лежит уже больше месяца у американского консула. Я решил весной переселиться в Литву - в Вильну или Ковно. Кроме семейных соображений... толкает меня на этот шаг и тяжелая общественная атмосфера Латвии (в Литве сохранились кой какие остатки демократии), и надежда на то, что в Вильне я смогу оказать помощь делу реставрации Института".