Жизнь и творчество С. М. Дубнова

Поездка заграницу - первая в жизни писателя - открыла перед ним новые, невиданные дотоле картины. Преддверием к Западу была Галиция со старинными гетто, гнездами хасидизма, где прошлое жило еще в домах и в фигурах людей, сохранивших традиционный облик. Путешественник проезжал мимо Злочова, Збаража и других исторических центров хасидизма, и в мелькавших мимо лесах и ущельях гор чудились ему тени первых цадиков, молившихся и собиравших в горных долинах целебные травы ... Тени эти растаяли в ослепительном блеске солнца над снегами альпийских вершин. Швейцарский врач-невропатолог нашел у пациента признаки переутомления мозга и предписал жить в горах в обстановке полного отдыха. С. Дубнов поселился на Итлиберге, высоко над Цюрихом, среди хвойного леса. Прозрачная, смолистая тишина стояла кругом, и острые снежные вершины на розовеющем небосклоне, замыкая горизонт, преграждали путь заботам и тревогам. Началась феерическая жизнь: кошкой карабкался по скалам горный поезд с зубчатыми колесами, невиданными красками переливались струи озер, пенились водопады по каменистым уступам, сверкала зелень долин, жутко открывались под шаткими мостиками бездонные пропасти. Прекрасным гидом по Швейцарии оказался родственник и старый приятель - цюрихский профессор Роберт Зайчик, увлекавшийся католицизмом эстет, знаток Ницше и Ренессанса. Споры, которые велись во время прогулок, касались вечных мировых проблем и носили мирный характер: они не нарушали величавого спокойствия "природы.

Мягким очарованием овеяла пришельца французская Швейцария с ее виноградниками, небольшими домиками, глубокой лазурью озер. В тихом Невшателе, у подножья лесистой Юры, писатель сказал своему спутнику: "Вот где я хотел бы провести все свои дни в мысли и труде". В неуютную, тревожную одесскую жизнь привез он из далекой Швейцарии мечту о сочетании (100) работы с созерцанием природы, и с тех пор эта мечта его больше не покидала.

Возвращение в Одессу показалось пробуждением от чудесного сна: сразу обступили личные заботы и общественные волнения. 1897-ой год открыл новую эру в жизни русского еврейства. Во многих городах появились сионистские кружки, положившие базельскую программу в основу своей деятельности; одновременно возникла еврейская социал-демократическая партия "Бунд". В этой обстановке С. Дубнов ощутил настоятельную потребность привести в систему те мысли, которые он в свое время формулировал в харьковских рефератах и в беседах с одесскими студентами. Так возникла серия "Писем о старом и новом еврействе", растянувшаяся на пять лет. Впоследствии писатель охарактеризовал это пятилетие, как период национально-гуманистического синтеза, окончательно определившего и концепцию прошлого, и отношение к проблемам современности.

На собраниях литературного кружка постоянно происходили теперь горячие схватки. Особенно волновалась группа сионистов, нападавших на Ахад-Гаама за критику герцлизма. Прислушиваясь к этим спорам, С. Дубнов укреплялся в мысли, что настало время развернуть национальную проблему во всей широте. В октябре и ноябре 1897 года были написаны два первых "Письма". Во вступлении, говорившем о необходимости пересмотреть устарелые воззрения, чуткий читатель мог уловить покаянные нотки. "Каждый обязан - писал автор "Писем" - с полной искренностью объявить, какие уроки извлек он из прежних ошибок, какие поправки успел внести в свое миросозерцание, а не гордиться постоянством своих ошибок..., заставляющих человека наружно исповедывать веру, от которой он в душе отрекся". Он настаивал также на том, что при обсуждении еврейской проблемы нужно исходить не только из современной обстановки, но из всей совокупности данных истории. Первое "Письмо" определяло национализм, как коллективный индивидуализм. Другой основной тезис заключался в том, что в развитии национальности расовый и государственный момент менее существенны, чем духовный и культурно-исторический; наиболее яркое доказательство - еврейская "духовная нация", которая проявляет упорную волю к (101) жизни, хотя не опирается ни на территорию, ни на государственный аппарат.

Второе "Письмо", появившееся в начале 1898 года, встретило отпор на обоих флангах еврейской общественности. Оно ставило ребром вопрос об ассимиляции, которую автор признавал не только теоретически несостоятельной, но и морально дефективной, ибо прикрывающей "дезертирство из осажденного лагеря". Единственное, что сионисты могли противопоставить ассимиляционному процессу, был лозунг "домой"; против этого решения вопроса "Письмо" выдвигало историческое право еврейского народа на европейскую почву, с которой он связан со времен упадка Римской империи. Впервые в еврейской публицистике наряду с требованием гражданского равноправия поставлен был постулат "национальных прав".