Жизнь и творчество С М Дубнова

(254) На первом научном пленуме съезда С. Дубнов прочел доклад на тему "Современное состояние еврейской историографии". В сжатом обзоре он показал, как с течением времени менялась не только форма научного исследования, но и содержание. В первой стадии, теологической, длившейся ряд столетий, научная работа сводилась к схоластическому комментаторству, исключавшему критику. Содержанием второй стадии - спиритуалистической - было изучение иудаизма, как основы исторического процесса; оно велось в духе умеренного традиционализма. В третьей стадии - социологической - предметом изучения становится жизнь народа во всех аспектах - политическом, хозяйственном, культурном, этнографическом; здесь впервые осуществляется критический подход к освященным традицией методам. Эпоха Греца (1860-1890), сменившая эпоху Цунца (1820-1860), знаменует переход к социологическому методу, но сам ее создатель поставил в центре своей "Истории евреев" процесс развития религиозной письменности и не решился отказаться от догматической трактовки библейского периода. С этой трактовкой вступила в спор библейская критика; результаты ее исследований в сочетании с открытиями выдающихся ориенталистов сделали достоянием исторической науки самый туманный, легендарный период еврейской истории. Научные достижения Запада совпали во времени (конец 19-го века и начало 20-го) с расцветом на востоке Европы социологического метода, рассматривающего иудаизм, как продукт, а не как источник народной жизни, а еврейскую историю - как часть истории человечества. В последнее время среди молодых историков обнаружилось стремление превратить социологический метод в социально-экономический; у одних (Шиппер, Каро) эта тенденция была реакцией против традиционного пренебрежения к экономике, у других вытекала из марксистского понимания истории. Считая метод исторического материализма односторонним, докладчик отмечал, что недавно появившиеся монографии молодых историков-марксистов (Рингельблюм, Фридман) являются крупным вкладом в еврейскую историографию.

В заключительной части доклада С. Дубнов вернулся к теме, затронутой во вступительной речи - сравнению методов работы виленского Научного Института и иерусалимского (255) университета. Сопоставив оглавление журнальных книжек, вышедших одновременно в Вильне и в Иерусалиме, он охарактеризовал бросающееся в глаза различие тематики и подчеркнул, что издания обеих академий, дополняя друг друга, творят единое дело. Доклад заканчивался словами: "Подлинное творчество историка - воскрешение мертвых: его задача не в том, чтобы... создавать марионетки на потребу определенной идеологии, а в том, чтобы на основании материалов восстанавливать былое в его действительном облике. Идеология должна быть выводом из исторического исследования, а не теорией, под которую искусственно подгоняются историографические построения... Древние мудрецы говорили: мировая история - это мировой трибунал... История всемирного еврейства должна стать судом над всеми обидами и гонениями, которым подвергался народ-страдалец. В составе этого суда мы надеемся увидеть лучших, наиболее гуманных представителей всех народов мира".

Пленарные заседания сменялись собраниями секций; писателя особенно интересовала деятельность исторической секции, председателем которой он состоял с давних пор. Доклады подтверждали впечатление, что за последние годы еврейская историография шагнула далеко вперед. С. Дубнов был в приподнятом настроении; радовало его общение в часы работы и досуга с людьми, близкими по духу - берлинскими друзьями, приехавшими на съезд, и местными деятелями - 3. Кальмановичем, М. Вайнрайхом, 3. Рейзиным. Когда по окончании съезда он уехал с дочерью и внуком на подгородную дачу, беседы со старыми и новыми знакомыми были перенесены на мшистые поляны и зеленые берега Вилии. Постоянными участниками лесных сборищ стали поселившиеся по соседству М. Шагал с женой. Писатель принадлежал к поколению, которое мало интересовалось пластическими искусствами и в живописи признавало только примитивный дидактический реализм; визионерское творчество Шагала было ему чуждо, но он ценил в художнике органическое народное начало.