Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

В 1910 году Фрейд с присущей ему откровенностью обсуждал этот вопрос в своем ответе на новогодние пожелания и поздравления Ференци.

Напрасно я стал бы утверждать, что те слова, которыми Ваше письмо возвещает приход Нового года, не доставили мне величайшего наслаждения. Яне настолько нечувствителен к признанию, как к различным обвинениям. Что же касается вопроса о ценности моей работы и ее влияния на будущее развитие науки, мне затруднительно сформировать свое мнение по этому вопросу. Иногда я в это верю; иногда испытываю сомнения. Мне кажется, что нельзя каким-либо образом предсказать ее будущее; возможно, это неизвестно пока еще самому Господу Богу. Во всяком случае, эта работа имеет ценность для нас в настоящем, и я сердечно рад, что более не в одиночестве занимаюсь этой работой. Я не получу от нее ничего, кроме лишней седины, но я, конечно, работаю не из-за какого-либо ожидания награды или славы; ввиду неизбежной неблагодарности человечества я не жду чего-либо впоследствии также для моих детей. Но все такие соображения должны играть для нас малую роль, если мы серьезно придерживаемся глобальной веры в неизбежность и железную необходимость.

Фрейд дал окончательную оценку своей деятельности в «Автобиографии». «Так что, оглядываясь на дело своей жизни, я могу сказать, что проделал разнообразную работу и проложил немало новых путей, из которых в будущем что-то должно получиться. Но мне самому не дано знать, много ли это или мало. Однако позволю себе высказать надежду, что я открыл дорогу важному развитию нашего познания».

Фрейда считали и продолжают считать мастером немецкой прозы, а присуждение ему высокой награды, премии Гёте в области литературы во Франкфурте в 1930 году, говорит само за себя. Вероятно, будет более справедливо говорить о его австрийской прозе, нежели о германской, так как Фрейд оказывал значительное предпочтение тому, что он называл Geschmeidigkeit[151] австрийской манеры письма, столь отличной от тяжеловесной немецкой.

Судя по количеству его научных трудов и по его обширной переписке, Фрейд был очень быстро пишущим автором, что, однако, никогда не приводило к расплывчатости; напротив, легкость и изящество его венского стиля можно охарактеризовать лишь как сжатость выражения. Однако, как должен признать всякий добросовестный переводчик его трудов, Фрейд не был очень аккуратным автором; временами, когда его спрашивали относительно какой-либо его двусмысленной фразы, он со смехом укорял себя в Schlamperei[152] — суровый термин даже при его готовности к самокритике. Была ясность, но также элизия в его быстром письме.

Он обладал огромнейшим словарным запасом, но обращался с ним очень вольно. Когда я, например, спросил, почему он написал слово «нарцизм» вместо более правильного слова «нарциссизм», то оказалось, что его эстетическое чувство сильнее его филологической совести, и он просто ответил: «Мне не нравилось звучание этого слова». Для него казалось невозможным писать даже обыкновенные предложения без внесения в них духа своей оригинальности, элегантности и достоинства. То же самое справедливо для его разговора: ему была чужда банальность в любом самом избитом вопросе, и каждое его замечание являлось острым, хорошо обоснованным и оригинальным.

Глава 25 Характер и личность

Когда какой-либо родственник или друг пишет биографию близкого человека, он иногда старается избегать чрезмерного навязывания своего личного мнения относительно данного лица, придерживаясь сухой объективности. Я не думаю, что меня можно упрекнуть в этом, однако в качестве меры предосторожности я консультировался с различными друзьями Фрейда, которые хорошо его знали, спрашивая их, в частности, о наиболее характерных чертах Фрейда, и я приведу здесь их комментарии. Вполне естественно, ответы их были различными.