Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Теодор Райк написал на это эссе обстоятельную рецензию, и в ответном письме Рейку Фрейд согласился со многими высказанными замечаниями и добавил: «Вы правы, предполагая, что на самом деле я не люблю Достоевского, несмотря на все мое восхищение его глубиной и превосходством. Вероятно, это происходит потому, что мое терпение к патологическим натурам истощается в проводимых мною анализах. В искусстве и в жизни я их не переношу. Это моя личная характерная черта, которая не обязательно способствует справедливой оценке других людей».

Зимой 1929 года «Verlag» переживал один из своих периодических кризисов, и Фрейд испытал большое облегчение, когда Мари Бонапарт вызвалась спасти его от банкротства. В марте пришли также другие денежные пожертвования: общество в Будапеште подписалось на 1857 долларов, Рут Брунсвик побудила своего отца прислать 4000 долларов, 1500 долларов пришло от Брилла, 500 — от него лично и 1000 долларов — от анонимного пациента.

Мари Бонапарт уже неоднократно уговаривала Фрейда нанять постоянно обслуживающего его врача, который ежедневно будет наблюдать за общим состоянием здоровья Фрейда, а также находиться в контакте с его хирургами, и рекомендовала доктора Макса Шура, великолепного специалиста по внутренним болезням, который имел то преимущество, что был также хорошо обучен психоанализу. Фрейд с радостью согласился. Во время их первой беседы Фрейд поставил основным правилом, что Шур никогда не должен скрывать от него правду, какой бы печальной она ни была, и искренность тона Фрейда при этих словах показала, что он подразумевал это буквально. Он добавил: «Я могу выдержать очень много боли и ненавижу обезболивающие средства, но я надеюсь, что Вы не заставите меня страдать напрасно». Пришло время, когда Фрейду пришлось послать за Шуром, чтобы тот выполнил эту его просьбу. За исключением нескольких недель в 1939 году, Шур был близок к Фрейду на всем протяжении последних 10 лет его жизни.

Выбор Шура домашним врачом оказался превосходным. Он установил великолепные отношения со своим пациентом, и его внимательность, неистощимое терпение и изобретательность были непревзойденными. Они с Анной составили идеальную пару ангелов-хранителей, охраняющих страдающего Фрейда и облегчающих его разнообразные неудобства. Более того, эти люди со временем стали в высшей степени компетентными экспертами в оценке малейшего изменения в состоянии Фрейда в то или иное время. Их бдительная забота и умение в обнаружении малейших признаков опасности, без сомнения, продлили жизнь Фрейда на годы. Анне приходилось с характерной для нее скромностью выполнять много функций: сиделки, в подлинном смысле «домашнего» врача, спутника, секретаря, помощника в работе и в целом защитника от вторжений внешнего мира.

Фрейд заслуживал такого большого внимания. На всем протяжении своей болезни он являлся образцовым пациентом, сердечно признательным за любое облегчение и на протяжении всех лет абсолютно не высказывающим каких-либо жалоб. Он никогда не проявлял какого-либо признака раздражения или нетерпимости, какой бы ни была боль. Он никогда не жаловался на то, что ему приходилось терпеть. Его любимым выражением было: «Бесполезно ссориться с судьбой». Никогда не нарушались его любезная вежливость, внимание и благодарность по отношению к его врачу.

В мае я смог сообщить о благополучном завершении моего самого трудного достижения для психоанализа — удовлетворительном отчете особого комитета Британской медицинской ассоциации, который иногда называли психоаналитической хартией. Эдвард Гловер и я в течение более трех лет в исключительно неблагоприятных условиях сражались против 25 серьезных оппонентов, но, когда подкомитету из трех человек, одним из которых был я, поручили составить окончательный отчет, мои шансы улучшились. Один из пунктов этого отчета официально определял психоанализ как деятельность, применяющую технические способы, разработанные Фрейдом, исключая, таким образом, любых других претендентов на это звание. Мне не кажется, что мое письмо произвело какое-нибудь особое впечатление на Фрейда, так как, в конце концов, это было медицинское заявление, тогда как его целью было сделать психоанализ независимым от медицины.

В конце мая вновь организованный комитет встретился в Париже для обсуждения трудной проблемы отношения к американцам на приближающемся конгрессе. Возникли жаркие споры между Анной и Ференци, с одной стороны, и ван Офюйсеном и мною — с другой. Эйтингон выступил в роли примиряющей стороны, но мы надеялись на лучшее. Мы согласились выдвинуть Эйтингона для переизбрания на пост президента.