Жизнь и учение Будды

Судата был слишком счастлив, чтобы его могло задеть учение еретического учителя. Он, пожалуй, совершенно позабыл бы о своем споре с Ануруддхой, если бы об этом не напоминал ему время от времени его шурин Качеяна и его тесть, которые продолжали рассуждать о религиозных новшествах Татхагаты. Они допускали, что кастовые различия были тяжелы для нижних каст, но говорили, что это не может быть уничтожено без вреда для общества и что не может быть сомнения о том, что разделение на касты божественное установление. Однако и по их мнению представлялось правильным распространять любовь и жалость на все чувствующие существа, которые страдают, не исключая даже самых низших созданий. Конечно, не должно вызывать гнев богов пренебрежением богослужения, но истинные ли это были боги, которые довольствовались кровавыми жертвоприношениями на своих алтарях?

Таковы были вопросы, которые волновали умы Субгути и Качеяны. И когда они начали рассуждать о них, то стали сомневаться, но все-таки они не переставали быть правоверными брахманами.

Однажды Субгути, начальник Кударагары, пришел к своему сыну с веселым лицом и сказал:

– Мальчик мой, Качеяна, мне кажется, что я нашел решение задачи. Это явилось у меня тогда, когда я читал Яджурведы по поводу установления огненных жертвоприношений Начикеты. Теперь мне это совершенно ясно, и я расскажу тебе об этом. Собери побольше листьев с большого пальмового дерева в нашем саду, набели их, обрежь их концы и приготовь для писания. Мне очень хочется придать окончательную форму моим мыслям, пока я не забыл их.

И сказал Качеяна пытливо:

– Скажи мне вкратце, в чем решение, которое ты нашел?

И начальник-брахман ответил:

– Слушай, я расскажу тебе. Смерть – это великий учитель глубочайших задач жизни. Тот, кто хочет узнать бессмертие, должен войти в чертоги смерти и узнать от смерти тайну жизни. Нет ни одного ребенка, рожденного в этом мире, который бы не был предназначен как приношение смерти. Но смерть не есть Брама. Она не есть руководитель и Господь. Она предзнаменует разложение, но не может уничтожить души, и человек, который боится ее, не обладает тремя дарами. Смерть допускает для тех, кто вошел в ее чертоги, возвращение и возрождение. Она допускает дальше, что поступки людей не погибают и, наконец, она открывает мужественному исследователю тайну жизни.

И сказал Качеяна:

– Глубоки эти мысли, отец; но главная вещь, чему же учит смерть?

Субгути собрал свои мысли и после некоторого молчания сказал:

– Учение Благословенного глубоко поразило мой ум, но я еще недостаточно убежден, чтобы признать основные положения нашей священной религии ни к чему не годными. Неужели великая огненная жертва только пустой обычай, который не дает никакого плода? Ежели бы это было так, то наши мудрецы действительно только слепые вожатые слепых. Жертвоприношения наши бесплодны и служат только для того, кто не победил желания своего сердца, и не развязал узы, связывающие его со всем преходящим.

И после некоторого молчания Субгути продолжал:

– И представление о неизменном я не может быть больше чем-то воображаемым. Я понимаю теперь, что это я не есть нечто созданное, оно есть единственный руководитель во всем, и оно, однако, не может быть видимо глазом, не может быть постигнуто умом или сказано речью; это я должно быть представлено духом. Это я коротко выражается в восклицании ом и есть абсолютное существование, которое не рождается и не умирает.

– Тогда твое решение, отец, – сказал Качеяна, – есть защита старого брахманизма?

– Да, это так, – сказал Субгути, – но отношение мое к брахманизму значительно изменилось вследствие рассуждений нашего друга Ануруддхи. Я допускаю, что одно дело – то, что воистину хорошо, и другое – то, что дорого нашему сердцу; и хорошо привязаться к хорошему и оставить то, что дорого нашему сердцу ради лучшего. Я не могу отрицать ту истину, которую Татхагата запечатлевает в умах своих последователей, что все сложное разложится, но я чувствую в самой глубине своего сердца, что есть нечто, чего смерть не может разрушить, и это нечто есть то, что наши мудрецы называют я. Я стремлюсь узнать, что это такое, ибо только тот, кто узнает это, найдет покой душе своей. Пусть Ануруддха объяснит мне загадку этого я, но он не должен говорить, что нет ничего, что я мог бы назвать моим собственным, что жизнь пустота и что не существует вечность.

Когда настало дождливое время, можно было видеть Субгути пишущим на своем балконе, и когда солнце прорвалось сквозь тучи и явилось во всей своей прежней красоте голубое небо, он окончил свое сочинение, которое назвал «Катха-упанишада – рассуждение о великом вопросе „почему?“», который является всем нам, всем, поглощенным решением вопроса о жизни.