«Гулиа пришел ко мне в гости с этой пьяницей Летуновой с химии, видимо она — его любовница. Он сильно выпил, язык его развязался; я же не пил совсем и все запомнил. — Мне, — говорит Гулиа, — не нравится, что здесь в институте еврейский притон. Тебе, как кавказцу, открою мой план, думаю, ты поддержишь меня. Я становлюсь зав. кафедрой, срочно вступаю в партию, защищаю докторскую и получаю профессора. Кроме старого Абрама во всем институте ни одного доктора или профессора. У меня есть рука в министерстве, мы снимаем Абрама, и ректором становлюсь я. Горком партии будет только доволен, что ректором станет не еврей. Ну, а потом мы разгоним весь этот притон, и заменим евреев на кавказцев — грузин, армян, осетин, абхазов, азербайджанцев. Ведь квоты существуют отдельно для евреев, для грузин, армян и так далее! То есть мы можем весь институт сделать нашим! Ну, а прежде всего, надо избавиться от неграмотных неотесанных преподавателей. Когда я стану завом, я тут же заменю их на моих друзей из Грузии — кандидатов наук, не могущих найти достойную работу и квартиру. А первым надо ликвидировать этого Стукачева — он слишком много знает обо всех. Думаю, что он ведет досье на членов кафедры, этого нам не нужно! И давай поливать матом и ректора, и его нацию, и вас, Михаил Ильич!»
«Я считаю», — продолжал гундосить магнитофон — «что я сделал вам устное сообщение и прошу довести содержание моего сообщения до ректора. А через день-два я и сам доложу ему об этом же. Но вы — заведующий, и вы должны первым оградить кафедру от такого проходимца! Когда буду докладывать ректору, я скажу, что сперва доложил вам по субординации и просил вас довести все до руководства. И если вы не сделаете этого, то вы покроете проходимца, значит — и вы с ним заодно! А если ректор не примет мер, то у меня есть хороший компромат и на него!» — пригрозил Поносян.
— Что я пережил тогда, — продолжил Ильич, — но все же решил пойти и доложить ректору. Я ведь только сказал, что был у меня Поносян и рассказал то, что вы слышали, предложив донести это до руководства — ректора.
Ректор во время разговора не поднял глаз от стола. «Спасибо, идите!» — только и сказал он. А уже назавтра Поносян зашел с докладом к ректору сам, и тот рассказал ему, что я был у него.
— Иуда я, предатель, и поделом мне все! — вдруг запричитал Ильич.
— А что это — все? — переспросил я у Ильича.
— А то, что он подал ректору докладную, что я не соответствую своей должности доцента, так как не имею ученой степени, научных трудов и веду занятия на недопустимо низком уровне. Он посещал мои занятия и как завкафедрой сделал такой вывод. Теперь меня не переизберут по конкурсу, а срок избрания — в феврале. А на мое место он уже подготовил кандидата наук из Еревана, по-русски почти не говорит, не преподавал ни дня! Так мне и надо, Иуде Искариоту, предал я вас — и поделом мне! — снова запричитал Ильич и на глазах его показались слезы раскаивающегося Иуды.
— Спасите старика, слугой верным, рабом буду вам! — и Ильич снова решил упасть на колени, но мы коллективно удержали его.
— Вот сволочь! — единодушно высказались все присутствующие в адрес Поносяна.
— Так, — решительно сказал я, — пишем письмо запорожцев султану, то есть присутствующих — Абраму. Снимем гада — Поносяна с должности и посадим туда вашего друга, то есть меня! Все проголосовали «за».
Я достал пишущую машинку «Москва», вставил туда пять закладок бумаги и посадил Лилю печатать.
«Ректору ТПИ тов. Рубинштейну А.С.
копия: в Партком ТПИ копия: в Профком ТПИ Заявление Мы, нижеподписавшиеся, …».
Не буду приводить бюрократических мелочей заявления, скажу только, в чем мы обвиняли Поносяна.
1. Принуждение к ложному доносительству М.И. Стукачева на доц. Н.В.Гулиа с непредоставлением конкретных доказательств обвинения (свидетельские показания, магнитофонные записи и пр.).
2. Разжигание национальной розни и антисемитизма в ТПИ.
3. Сбор компромата на ректора в виде порочащих его фотографий на отдыхе в Кисловодске.
4. Попытка несправедливого увольнения опытного преподавателя М.И. Стукачева, как невыгодного свидетеля.
Резюме: требование разобраться в ситуации и наказать провокатора — доц. Поносяна Г.А.
Подписались все кроме Тамары, которая не присутствовала на собрании, и Лили — она хоть и присутствовала, но была с другой кафедры, и не ее, вроде, это дело.
Наутро Ильич подал в канцелярию заявление и получил расписку на своем экземпляре. Днем я зашел к Жоресу Равве, «по секрету» рассказал об антисемитских выходках Поносяна, о его доносе ректору, о сборе им компромата, и о том, что я не хочу работать с таким гадом, а хочу — с таким справедливым и хорошим человеком, как Жорес.
— Перейду на работу со своей темой и деньгами! — добавил я. — И еще, — после защиты докторской обещаю не подсиживать вас, а претендовать на то место, которое ректор мне и обещал, — на «Теоретической механике».
Жорес матюгнулся в адрес Поносяна, и сказал, чтобы я писал заявление «по системе бикицер», потому что лекции читать некому.
Испорченный Новый Год