Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Великий пролетарский писатель Максим Горький не вправе на меня обижаться за подражательство. Может показаться, что названия моих глав несколько напоминают горьковские — «Детство», там, или «Отрочество с Юностью». Но только не название этой главы — у него «Мои университеты», а у меня «Его университеты». Потому, что он писал про себя, а я — про моего друга профессора Нурбея Гулиа, как вы, наверное, убедились, «великого и ужасного». Непонятно только, как после такого тяжелого детства, скандально-унизительного отрочества и мстительно-высокомерной юности, мой друг смог стать прогрессивным ученым-демократом и, где-то, даже гуманитарием! А произошло это потому, что правильной жизни его научили «его университеты». «Университетами» для него были: ВУЗ, в котором он учился, целина, которую он «поднимал», семья, которой он слишком рано обзавелся, спорт, по которому нанесли смертельные удары вышеупомянутые целина и семья. Поступлением в аспирантуру заканчивается период «его университетов» и начинается новый этап его жизни. Но не будем слишком забегать вперед и изложим все по порядку, причем в прежней манере рассказа моего героя о самом себе.

Студент первых курсов

Когда я силюсь вспомнить, чем же примечательны были мои первые годы в Политехническом, то, прежде всего на ум приходит спорт, потом женитьба, и только после всего этого — учеба.

Учеба не требовала от меня никаких усилий. Почти все предметы, я изучал с интересом и поэтому легко, а «Историю КПСС», которая не вызывала ни малейшего интереса, я сумел вызубрить наизусть. Память в молодые годы была «еще та».

Я знал, что стипендию мне дадут только в случае исключительно отличных оценок в сессии, и поэтому именно их я и получал. Дело в том, что стипендию у нас давали только в том случае, если доход на каждого члена семьи получался менее 300 рублей. Мама моя — ассистент ВУЗа, получала 1050 рублей, бабушка — 360 рублей пенсии, и на троих получалось аж под пятьсот рублей. Только в случае одних пятерок в сессию мне полагалась стипендия, причем повышенная. Мои шикарно одетые и разъезжающие на своих машинах сокурсники приносили справки о нищенских доходах родителей-артельщиков и «забронировали» себе стипендию при любых оценках. Ну, кто дал бы справку о его доходах подпольному цеховику, спекулянту, мошеннику и.т.д.! А работать тогда должны были все — иначе ты тунеядец. Вот и приносили справки о работе на полставки сторожем, дворником и тому подобное.

За всю учебу в ВУЗе я не получил ни одной четверки, еще бы — без стипендии мне пришлось бы переходить на вечернее отделение, чего не хотелось. А повышенная стипендия — 550 рублей тогда была примерно равна 60 долларам, и при тогдашних ценах (красная икра — 35 рублей за килограмм, столичная водка — 25 рублей за бутылку, проезд на трамвае — 20 копеек и т. д.) на нее вполне можно было прожить. Тем более икру я не ел — она мне опротивела еще в детстве, водку готовил сам, а за трамвай платил не 20 копеек, а 3 копейки.

Дело в том, что монеты достоинством в двадцать копеек и в три копейки имели точно одинаковые диаметры и реверс (то, что всю жизнь называлось «орлом»). И только аверс (где написано достоинство монеты) и цвет были разными.

Я достал немного ртути (в то время ее можно было похитить даже в ВУЗовской химлаборатории) и амальгамировал трехкопеечные монеты. То есть, я натирал их тряпочкой с ртутью, и монеты приобретали серебристый цвет. Если такую монету показать «орлом», то никакого отличия от двадцатикопеечной не было. В трамвае я показывал народу такую монетку орлом и бросал ее в кассу, а потом уж отрывал билет.

О вреде ртути тогда не говорили — это сейчас поднимают страшный шум, если вдруг в еде находят хоть капельку ртути. Авторитетно заявляю всем, что при приеме внутрь ртуть не токсична! Дышать ее парами не стоит, а глотать — пожалуйста, сколько влезет!

У нас на «том дворе» жил бывший «зек» — Рафик, который на зоне работал на ртутных приисках. Так вот эту ртуть на работе он каждый день пил килограммами, а, приходя домой, переворачивался вверх ногами и выливал содержимое в таз. Потом он продавал ртуть скупщикам, которые перепродавали ее частным зубным врачам. В те годы были очень распространены медные и серебрянные пломбы, материал (амальгама), для которых готовится на ртути. Две медные пломбы, поставленные мне более полувека назад, прекрасно держатся у меня в зубах и сейчас, а каков век пломб нынешних — вы сами прекрасно знаете.

Монета, натертая ртутью, недолго оставалась серебристой — ртуть выдыхалась и золотистый цвет возвращался. Поэтому у меня в комнате стояло блюдце со ртутью и монетами, плавающими в ней как кусочки дерева или пробки. Я их время от времени переворачивал, чтобы амальгамировать обе стороны. Как мы все не поумирали от этого сам не понимаю! Наверное, на Кавказе даже ртуть была поддельной!