Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра

Кажется невероятным тот факт, что молодой Хорнблауэр еще в 1827 году предвидел, что паровой военный корабль сможет одержать верх над любым своим парусным противником. У «Картерии» были все возможности совершить настоящую революцию в военно-морском деле: механическая энергия, пушки тяжелого калибра, далеко превосходящие 32-фунтовки — самые большие орудия, устанавливаемые в то время на линейных кораблях, а также возможность стрелять не только ядрами, но и разрывными бомбами. Лорд Хорнблауэр видел логику в таком развитии вещей, и есть основания полагать, что он обсуждал эти вопросы с лордом Эксмутом. Слабым местом «Картерии», как было ясно им обоим, являлись весьма уязвимые гребные колеса и сама паровая машина. Всего лишь одного удачного попадания было бы достаточно, чтобы «Картерия» начала кружиться на месте — если, конечно, еще более удачный выстрел противника не привел бы к взрыву ее паровой машины. Для обоих адмиралов было очевидно, что успех применения пароходов в военных целях полностью зависел от возможности использовать энергию пара каким-либо другим образом. Никто уже не отрицал полезность мореходных буксиров для ведения военных действий — настолько она была очевидна — но для создания совершенного боевого корабля нужно было сделать еще один шаг. Основным пунктом их размышлений был факт, о котором как раз и писал молодой Хорнблауэр — о том, что дубовая обшивка бортов кораблей, подобных «Генуе», была лучшей защитой для ее экипажа, а значит, средства движения должны быть, как минимум, столь же хорошо защищены, чтобы не пострадать при бое на коротких дистанциях. Однако установить эту проблему было гораздо легче, чем решить.

Молодой Хорнблауэр оставался на Средиземном море и в 1828 году и мог развивать свои идеи, основанные на приобретенном опыте, лишь посредством писем. Эти письма он адресовал не только лорду Хорнблауэру, но и, конечно же, своему отцу. Джереми Хорнблауэр все еще работал инженером и, несомненно, обсуждал эти вопросы в своем ближайшем окружении в Бирмингэме. Среди его коллег было немало специалистов, которые хорошо разбирались в паровых машинах, но были гораздо менее знакомы с кораблестроением. С этой стороны ни одной перспективной идеи не поступило, зато сам Горацио, в очередной раз посетив Ирландию в 1828 году, на обратном пути задержался в Белфасте, где встретился с отставным морским капитаном по имени Джон Хоган. Именно Хоган был первым, кто объяснил ему принцип действия архимедова винта. Именно Хорнблауэр был первым, кто обратил внимание Хогана на то, что гребное колесо, вполне применимое на реке и в условиях мирного времени, не очень удобно для того, чтобы приводить в действие боевой корабль. Этот обмен мыслями оказался очень плодотворным, хоть и не привел к немедленному решению проблемы.

Более того, во время возвращения в Кент осенью того же года, мысли Хорнблауэра обратились в совсем ином направлении. Ему предложили в 1829 году занять пост губернатора Мальты[27]. Этот пост был тесно связан с делами флота с тех самых пор, как остров был отбит у французов. Хорнблауэр уже хорошо знал Мальту и был известен на острове, так что он согласился на новое назначение без колебаний и 12 марта 1829 года вместе с Барбарой прибыл в Ла-Валетту. В то же время он должен был отдавать себе отчет в том, что ему вряд ли когда-либо предложат командование на море. Он также подал в отставку с поста члена совета директоров "Иберийской и Восточной компании" (в 1836 году он вновь был восстановлен в этой должности).

Прибытие Хорнблауэра в Ла-Валетту пришлось на период, проходивший под знаком битвы при Наварине. Британское правительство, верное своей двойственной политике, своим постановлением от 4 июня 1828 года отозвало сэра Эдварда Кодрингтона с поста командующего. Лорд Абердин объяснял это тем, что адмирал превысил предоставленные ему полномочия. В своем ответном письме, написанным на борту «Азии», неподалеку от острова Корфу и датированном 22-м июня, сэр Эдвард приветствует назначение другого офицера, «способного лучше понять язык» инструкций, которые могут быть ему направлены[28].